Она так и не поняла, какой он на самом деле, она простолюбила его глубоко и страстно, так что сама себе удивлялась.

Откуда же эта странная идея — выйти замуж за Ричарда? Пока вней живо чувство к первому мужу, не может она выйти за другого.

Вот только Куинн ей не муж...

С тяжелым, как свинец, сердцем Элизабет вышла из ванной,расчесала длинные черные волосы, залезла в постель и выключила свет.

Лежа с закрытыми глазами, она старалась расслабиться, нотревожные мысли не уходили.

Наконец ей надоело ворочаться. Пожалуй, горячий шоколад, откоторого она отказалась, сейчас был бы кстати. Нет, он ей просто необходим.

Элизабет нащупала пеньюар, открыла дверь и начала впотьмахпробираться вниз по знакомой лестнице.

Она пересекла холл, ступая босыми ногами по скрипящимполовицам. Высокие окна выделялись чуть светлыми четырехугольниками.

Вот и кухня.

Элизабет включила лампочку над плитой, налила чайник и сталарыться в шкафчике, ища шоколад. Только она протянула руку за кружкой, как,заметив скорее движение, чем какой-то звук, поняла, что уже не одна.

Она резко обернулась: высокий темный силуэт заполнял двернойпроем.

— Так, значит, ты передумала, — заметил Куинн и добавил: — Яимею в виду, насчет напитка.

— Ты испугал меня, — буркнула она. — Как ты догадался, что яздесь?

— Я слышал, как ты прошла через холл.

Он подошел к ней, и, когда попал в полосу света, онаувидела, что он одет. Так он совсем не ложился?

Куинн любовался ее тонкой фигурой в атласном пеньюаре,спадающими на плечи длинными шелковистыми волосами...

— Итак, тебе все-таки не спится?

Не обращая внимания на иронический тон, она ответилавопросом на вопрос:

— Зачем ты за мной ходишь?

— А я тоже подумал, не выпить ли мне шоколада, и решил, чтобудет приятно сделать это вместе возле камина.

Она покачала головой.

— Я собиралась выпить его у себя.

— Ну, если ты настаиваешь... можем проделать это в постели.

Элизабет до боли стиснула зубы: нет, ему не удастся вывестиее из равновесия.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

— Значит, пьем у камина.

Чайник вскипел, и пока Элизабет проклинала себя за то, чтоне осталась у себя в комнате, в безопасности, он налил пару кружек и насыпалшоколад.

— Не то чтоб «Кордон-блю», — заметил он, помешивая густуюжижу, — но если добавить пару-другую галет, то сойдет.

Поставив кружки и целую пачку галет на круглый подносик, онпошел обратно в кабинет. Ей ничего не оставалось, как следовать за ним.

Одетый Куинн ее смущал. Элизабет затянула потуже пояс напеньюаре и села в кресло.

Поленья весело горели в камине. Пачка документов на кофейномстолике говорила о том, что Куинн работал. Он отодвинул бумаги, поставилподносик и протянул Элизабет кружку и пачку с галетами.

Она отрицательно мотнула головой.

— Я просмотрел еще раз завещание Генри. — Куинн вытащил изпачки одну галету. — Вернее, уточнил дату. Мне с некоторым опозданием пришло вголову, что может оказаться небезразличным, когда оно было составлено...

Элизабет и раньше замечала, что они с Куинном мыслят в одномнаправлении. Пока она у себя в комнате пыталась заснуть, ее собственные мысливертелись вокруг даты завещания...

Куинн между тем продолжал:

— Если бы завещание было составлено раньше, значит Генритебя действительно любил. Но в таком случае он наверняка переписал бы его послетого, как ты сбежала и вышла за меня. Видит Бог, он был очень зол.

— Он не был зол, когда мы с ним виделись, — выпалилаЭлизабет не подумав.

— То есть? — Куинн вопросительно уставился на нее.

Элизабет решила не робеть.

— Генри не был зол, когда я его видела.

— Вот как? И когда же это было?

— Когда я приехала, чтобы сказать ему, что выхожу за тебязамуж, и попрощаться. — И, слегка краснея, добавила: — Ты хотел, чтобы этооставалось между нами, но не могла же я просто уйти, не сказав ему ни слова.

— И ты говоришь, он не разозлился?

— Совсем наоборот. Его удивила некоторая скоропалительность,но когда он спросил...

— О чем?

— Люблю ли я тебя, — с трудом выговорила она.

— И что ты ответила?

— Что люблю. По-моему, он был в восторге. Он сказал, чтозаметил, что мы с тобой не можем друг от друга глаз отвести... Как двоесумасшедших влюбленных. И еще он сказал, что будет скучать по мне, когда я уедув Штаты. Но, клянусь тебе, он был рад. Не понимаю, почему он так на тебяразозлился, — растерянно добавила она.

— Я-то понимаю, — медленно проговорил Куинн. — Если толькото, что ты сказала, правда.

— Это правда.

Элизабет смотрела на его до странности окаменевшее и мрачноелицо и не понимала, верит ли он ей.

Догоревшее полено с шелестом рассыпалось и превратилось вбелесую золу.

Наконец Куинн очнулся и повернул к ней голову.

— Это было, когда ты испарилась, а Генри узнал, почему я натебе женился. Он говорил, что я выжил тебя из дома... Завещание он составилвскоре после этого... не сомневаюсь, что он не терял надежды разыскать тебя.

Слезы навернулись на глаза Элизабет. Генри был искреннепривязан к ней, верил в нее, доверял ей. Если бы она думала не только о себе, освоем горе, о своей болезненной утрате...

Куинн заметил ее волнение и положил ладонь ей на руку. Этотсочувственный жест окончательно лишил Элизабет самообладания. Слезы потекли пощекам, и одна слезинка капнула Куинну на руку. Элизабет неловко ее стерла.

Бормоча что-то себе под нос, Куинн вскочил на ноги и крепкообхватил ее.

Слезы хлынули потоком. Элизабет рыдала, оплакивая Генри,свою поруганную любовь и то, что могло бы быть.

Куинн держал ее так нежно, что она почти поверила в егоискренность. Прижав ее голову к своей груди, он уткнулся губами в ее душистыеволосы и, поглаживая спину, начал целовать в лоб, во влажные щеки, прикрытыевеки и наконец — в губы.

Она не нашла в себе ни сил, ни желания бороться и, когда онподнял ее на руки, безропотно позволила отнести себя к нему в спальню.

Элизабет шевельнулась, и сразу блаженное чувство охватилосознание. Не открывая глаз, она лежала, погружаясь в это чувство, вновь и вновьпереживая удовольствие, которое Куинн...