свои беды, сулит мало приятного. Становилось ясно, что завод он должен будет принять далеко не в благоприятный момент.

Выступление своего главного инженера — краткое, сухое, но лишенное обтекаемых слов и деловитое, — Бурцев выслушал с двояким чувством.

— Станок к сроку дадим, — твердо заверил Таланов, и у Бурцева немного отлегло от сердца. Он даже простил чопорность оратора: лишь бы дело говорил!.. Но из того, с каким уважительным вниманием слушали это выступление некоторые директора, Бурцев заключил, что его предшественник действительно «поставил себя». Случись теперь у Бурцева промах, ему любое лыко поставят в строку. Час от часу не легче...

И, словно нарочно, знакомясь с ним, секретарь горкома Арзуманов тоже вспомнил Гармашева.

Плотный, смуглый, в белом шелковом кителе, как и многие здесь, он крепко пожал руку Бурцеву.

— Очень хорошо, — сказал Арзуманов и, проведя пятерней по вьющимся, с проседью, волосам, пытливо повел маслинами глаз. — Это очень хорошо, что вы приехали. Гармашев горячо рекомендовал вас.

Бурцев пожал плечами.

— Боюсь, что после него я окажусь в невыгодном положении, — сказал он.

Арзуманов рассмеялся и, поддерживая Бурцева под локоть, неторопливо пошел с ним по коридору, устланному ковровой дорожкой.

— Да, не каждый умеет создавать вокруг своих успехов этот знаете... шум, — Арзуманов покрутил перед собой растопыренной ладонью. — Наследство деликатное...

Он остановился и с юморком взглянул на Бурцева.

— Ну, ничего, — усмехнулся он. — Мы-то на что? Надо будет — заходите. Это я не так, из вежливости, «на чашку чая»... Сейчас не приглашаю, надо оформить решение совещания.

Подошел Савин — директор завода хлопкоуборочных машин, «заказчик». Бурцев уже отметил про себя его внушительную фигуру, когда тот выступал. За его широкой спиной почти совершенно скрылся Таланов, следовавший за ним.

— Вы его на особый учет, Василий Акопович, на особый учет!.. — Савин басовито засмеялся, глядя на Бурцева веселыми глазами. — А то ведь подведет варяг — не прижмешь: не нашему главку подчиняется, не нашему богу молится.

Он протянул Бурцеву сложенную лодочкой руку.

— Давай знакомиться, варяг! Твой заказчик, — сказал он, сразу переходя по давней привычке, укоренившейся среди некоторых директоров, на «ты». — Если зарежешь — видного мужчину погубишь!..

— Придется покориться, — отшутился Бурцев. — Плетью обуха не перешибешь...

— Ох, коварен, варяг, ох, коварен, — повторил полюбившееся словечко Савин, крутя головой. — Какую пулю отлил!.. Ну, еще встретимся... — шутливо пригрозил он и отошел.

Прощаясь, Арзуманов задержал руку Бурцева.

— Может быть, это и лишнее, но хочу напомнить — проследите за станком, — сказал он. — Слышали сегодня, чем живем? А подойдет осень, хлопкоуборочная, увидите, какой тут начнется шахсей-вахсей.

Он помолчал и пристально взглянул на Бурцева.

— Трудная культура — хлопок, понимаете, — сказал он. — И пока не механизируем всю уборку... будет трудно.

...По дороге на завод, сидя в машине рядом с Талановым, Бурцев рассеянно смотрел по сторонам и пытался подытожить свои впечатления. Было беспокойно... И Бурцев знал, что беспокойство не исчезнет, покуда он не окунется с головой в целенаправленную деятельность.

— Что ж, поработаем, Николай Николаевич? — Он дружелюбно обернулся к главному инженеру.

Таланов впервые бледно улыбнулся и наклонил голову.

Подымаясь рядом с Бурцевым по бетонированной лестнице заводоуправления, он молчал уже не столь чопорно, как утром. В коридоре, возле двери в кабинет директора, он остановился.

— Планерку сегодня проведем? — кратко осведомился он.

Бурцев вскинул руку и взглянул на часы. Был пятый час.

— Не поздно ли будет? — с сомненьем произнес Бурцев. — Выполним уж последнюю волю знаменитого Гармашева, не будем заниматься этим в понедельник.

— Хорошо, — согласился Таланов. — Завтра к утру подготовлю дела...

— Сегодня я хотел бы лишь сдать документы и пройтись по цехам, — несколько извиняющимся тоном сказал Бурцев. — Надо же посмотреть, что принимаю?

Таланов кивнул, не то соглашаясь, не то прощаясь, и обычной прямой походкой направился к себе.

Бурцев вошел в приемную. Вдоль стен просторной светлой комнаты выстроились мягкие стулья. Зачем-то в их ряду стоял такой же сервант, как дома у Бурцева. «Очевидно, для документов, — догадался Бурцев. — Роскошествовал Семен». У окна помещался письменный стол из полированной карельской березы, к которому примыкали столик пониже — с пишущей машинкой — и тумбочка с телефоном. Чисто и строго. Внушительно.

Перед дверью в кабинет, расставив ноги и уперев руки в бока, стояла Вечеслова, следя за рабочим, привинчивающим новую черную табличку с золотой надписью:

«Директор

Бурцев Д. С.»

— Оперативно!.. — с легкой иронией сказал Бурцев.

Вечеслова обернулась и без улыбки взглянула на него. Бурцев с трудом узнал ее. Куда делась та красивая, по-домашнему непринужденная женщина!.. Нельзя было бы сказать, что здесь она выглядела некрасивой. Наоборот, ее вид определило бы слово «элегантность» — белая блузка, прямая серая юбка, белые туфли-босоножки, открывающие ее розовые пятки... Но все в ней — и темный неулыбчивый взгляд, и слегка сдвинутые брови, и походка, и манера говорить, — все было иное. Деловитое. Здесь не было Тэзи. Здесь была товарищ Вечеслова. Бурцев принял это к сведению.

Вечеслова, отстранив рабочего, открыла дверь.

— Проходите! — сказала она, и Бурцев нерешительно вступил в кабинет, где отныне и полагалось ему работать. Его поразила обширность помещения. Человек здесь как-то тонул... К большому, сверкающему черным лаком письменному столу Т‑образно примыкал длинный стол заседаний под зеленым сукном, окруженный мягкими стульями. Шаги глохли в огромном красном ковре. В углу, у письменного стола, возвышался сейф, а у противоположной стены сверкал такой же черный, как стол, длинный книжный шкаф, сквозь стекла которого виднелись корешки сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, тома Большой советской и Технической энциклопедий. Над столом помещался писанный маслом портрет Ленина.

Улыбку вызывали лишь две другие картины, украшавшие стены кабинета: аляповато написанный вид хлопкового поля и напротив — неизменная копия шишкинского «Утра в сосновом бору».

Бурцев огляделся и, пройдя к письменному столу, сел. Рядом с креслом, на низкой тумбочке стояли телефонные аппараты. Он зачем-то потрогал их и взглянул на Вечеслову.

— Я хотел бы сдать документы, — сказал он. — Вы