джимми с узкими носками потеряли былое великолепие. Жора сплюнул на прибрежный песок и, сдвинув на затылок соломенную шляпу, взглянул на море.

Феодосийский залив в этот полуденный час напоминал вылинявший голубой ситец. Над ним — такое же линялое небо с раскаленным желтком солнца.

Жара. Тишина. Скука.

И мысли скучные.

Если благородный человек воздуха не может поддержать свою внешность — он переходит в разряд биндюжников. Морально жутко, но факт!

Идет тысяча девятьсот тридцатый год... Надвигается что-то большое и непонятное. Надвигается — и давит нэпача, давит Жору. Людям воздуха нечем дышать. Кончаются веселые времена...

Жора-Бриллиант был специалистом по рискованным операциям безболезненного отторжения частной собственности. И нэпачи были самым благодарным материалом для операций. Обходилось без лишнего крика. Но все течет, как утекают деньги. Был хороший нэп, так нет — им надо Моссельпром! Конечно, это тоже ценности. Но с другой стороны — тайное или явное присвоение общественной собственности слишком акцентировано в Уголовном кодексе. Тут не обойдешься без шумной известности. А Жора не любил рекламы. Хотя полностью избавиться от нее не мог.

В жизнь входили элементы неоправданного риска. Кошмар!..

Жора вынул серебряный портсигар с чужой монограммой и, размяв папиросу, закурил.

Лениво накатывалась мелкая волна. Лениво покачивались шаланды, с которых грузчики — красные спины, закатанные до колен штаны — перекидывали на берег арбузы. Лениво болтал задранными к небу ногами голый мальчик, разлегшийся ничком на песке.

Но вот, разбив сонное марево скуки, сорвался в воду арбуз, взметнул брызги и, медленно кружась, поплыл в сторону. Мальчишка насторожился. Потом вскочил и бросился в море. На шаланде засмеялись.

Мальчишка выбрался на берег и, одним ударом разбив арбуз, зарылся лицом в красноватую сочную мякоть.

— Завтракаете, виконт? — спросил иронически-участливый голос.

Мальчишка поднял голову и потянулся к своим лохмотьям, готовый вскочить и бежать. Но опасности как будто не было. Спокойно склонив голову и пощипывая щегольские усики, его оглядывал Жора-Бриллиант. Удовлетворенный осмотром, он опустился на корточки. Мальчишка был худой, незагорелый, лет тринадцати. Давно не стриженные темные волосы прилипли мокрыми прядями ко лбу. Серые большие глаза поглядывали все еще настороженно и недоверчиво. Нет, дядька вроде свой, хоть и одет шикарно — узкий пиджак в большую клетку, галстук-бабочка. И глаза смотрят насмешливо, но без угрозы...

— Отощали, виконт, — сказал Жора, бесцеремонно пощупав вялые бицепсы паренька.

— Ну, чего ты!.. — отбрыкнулся тот.

— С севера? — мотнул головой Жора, отпустив бледную руку мальчишки.

— Ага... С Питера.

— Фью-у... Один промышляешь?

— Сперва Костька был. Теперь — один...

— Кошмар...

Жора поднялся с корточек и, засунув руки в карманы, помолчал, что-то прикидывая в уме. Мальчишка смотрел на него и тоже молчал. Арбузный сок тонкой струйкой стекал по бледной руке. Подводило от голода живот. Но он не решался есть.

— Ваше родовое имя, виконт? — спросил наконец Жора. — Кличут как?

— Димка.

— Виконт Димка — шикарно!.. Вот что, виконт, — улыбка исчезла с коричнево-худого лица Жоры. — Железный закон жизни — кто не работает, тот не ест. Арбуз, как деликатес, не в счет.

Димка нерешительно ухмыльнулся.

Но Жора-Бриллиант продолжал совершенно серьезно:

— Будешь работать на Жору — Жора не обидит. Советую заключить джентльменское соглашение.

— А что делать? — робко спросил Димка.

— Вечер утра мудренее — говорили мои предки. Вечером увидишь, — ответил Жора, оглядываясь на торопливые шаги.

Подошел паренек одних лет с Димкой — белобрысый, с облупленным носом. Мазнув светлыми глазами по Димкиному лицу, он вопросительно уставился на Жору.

— Олл райт, Валет, — успокоил тот. — Виконт — свой парень.

— Пять огольцов нашел, Бриллиант, — громко зашептал Валет, озираясь по сторонам. — А двоих вчера зашухарили.

— Вот тебе еще один. Виконт Димка. Знакомьтесь, джентльмены, — сказал Жора.

— Ну, лафа! — Валет засмеялся и, щелкнув пальцами, подмигнул Димке.

— И прошу джентльменов переодеться к обеду, — сказал Жора и тоже подмигнул Димке.

Сердце у Димки забилось сильнее: не часто в последнее время он слышал подобное предложение. «Определенно, этот Жора — молодец», — думал он, торопливо натягивая на голое тело солдатские галифе и гимнастерку.

— Потопали, брильянтики!

Жора повернулся на каблуках и пошел развинченной походкой, напевая:

Каждый год, с апрельскими ветрами

Из далеких и богатых стран

Белый бриг, нагруженный коврами,

Приводил суровый капитан.

В подвале портовой харчевни было прохладно. Откуда-то из задних комнат несло запахом жареной рыбы. По липкой клеенке ползали мухи. Но Димке казалось, что лучшего места в мире, чем за таким столиком, не найдешь.

— Никос! — Жора постучал костяшками пальцев о стойку. — Эй, Никос!

В дверях, расположенных за стойкой, показался тучный горбоносый владелец харчевни.

— А-а, Жора, заходи! — сказал он неожиданно тонким и равнодушным голосом. Время от времени он отдувался в висячие запорожские усы и вытирал полотенцем потеющую лысину.

— Никос, джентльмены хотят шамать, — показал на ребят Жора.

— Кефаль есть, чурек есть. Сам пива пьешь? — по-прежнему равнодушно сказал Никос.

— Роскошно! Прошу подавать.

— Платишь сейчас, — обронил Никос, поворачиваясь к дверям.

— Брильянтик мой, вы ведете пошлый разговор. Плачу вечером. За хранение багажа — тоже.

— Ну, ладно, — махнул полотенцем Никос и исчез в дверях.

От жареной кефали и белого чурека Димка совсем разомлел и с блаженной беспечностью слушал жаркий шепот Валета.

— Бриллиант — фартовый, — говорил тот, поглядывая белесыми глазами на Жору, разговаривавшего возле стойки с Никосом. — Он, знаешь, целую шаланду папирос увел. Здесь, у Никоса, лежат. Сегодня будем сбагривать по дешевке. Слышь?

— Ага, — дремотно сказал Димка.

Папиросы так папиросы, это лучше, чем шататься по базарам и голодными глазами высматривать — что некрепко лежит. За то, что продаешь папиросы, бить не будут. Недаром Костька говорил, что на юге житуха мировая. И Димке казалось — наконец-то его жизнь поворачивается к лучшему.

Тихо шелестели старые липы, просеивая сквозь листву крупные южные звезды. Под ногами гуляющих скрипел песок,