становится тепло. Но теплее не делалось — только всё холоднее, а это ещё даже метель не началась. Или не начнётся до утра?

Только щёки горели. Он сначала смертельно обиделся: по лицу его раньше не били, но потом и это стало безразлично.

Лучше бы он навсегда остался в темнице. Там тоже всё время было холодно, но не так, не до смерти. В темнице никто про него уже не помнил. Зарывшись поглубже в солому, можно было даже спокойно уснуть, если, конечно, никто не кричал.

Здесь было совсем тихо. Наверно, так и должно быть: кто же глубокой ночью потревожит покой усопших? И ветер улёгся. Этому надо было порадоваться, но без ветра сделалось совсем тревожно.

Он сунул руки ещё дальше в рукава, обхватив свои локти.

«Предки защитят тебя», — твердил он самому себе, но ни на миг себе не верил: ни защиты здесь не было, ни покоя, не было даже ощущения великой силы, пусть презрительно не замечающей его, ничтожную песчинку, но всё равно могучей и благодатной.

За спиной похрустывал снег. Совсем легонько — так могла бы ходить кошка, не человек. Вот бы кошка!

Он вообразил тепло у себя за пазухой, неловкую, драгоценную тяжесть живого тельца и, кое-как развернувшись, просто сел в снег. Всё равно пока никто не высунется на улицу и не увидит, что он поменял позу. Он почти никогда не отстаивал на коленях весь положенный срок как подобает: по ночам всегда всем лень проверять.

Кошки не было. От сугробов пахло дымом.

Созвездия горели ярче, чем положено, и белые огоньки в них странно спутались.

Снег скрипнул и просел под невидимой стопой.

Забыв про холод, он закрыл лицо ладонями, потом решил, что лучше закрыть уши: глаза можно просто зажмурить, а уши без рук не заткнёшь. Встал на колени снова, потому что так он занимал немножко меньше места, чем сидя, а значит, был чуточку незаметнее.

Он не знал, сколько просидел так, слепой и глухой, с плотно стиснутым ртом и колотящимся сердцем, пока тёплая рука не потрясла его ласково за плечо. Пришлось открыть глаза.

Пришедший был стар и очень высок ростом, с одутловатым спокойным лицом.

— Пойдёмте, — сказал он тихо.

— Мне нельзя вставать.

— Это Ван Гэ решил наказать вас? Он слишком много на себя берёт. Поднимайтесь.

Подняться было трудно, но пришедший терпеливо ждал, подставив руку, потом спросил задумчиво:

— Вы видите звёзды?

— Да. Очень много, только…

— Только?..

— …они не с той стороны неба. Я подумал, мне мерещится, но они ведь не с той стороны, да?

Пришедший молча улыбнулся.

Снег позади них светился холодным лазурным огнём, будто одна из звёзд сорвалась с небосвода.

Охота вторая: Дочка, братик, куколка (3)

От крови на ресницах Сун Юньхао видел мир сквозь тёмно-красную пелену. Надо же было так глупо приложиться головой!

Но тварь тоже устала. Тоже делала глупости, а он теперь знал её повадки, чуял каждое движение — и, даже полуслепой, вогнал отслеживающий знак прямо в середину узкого рыла. Надёжнее некуда. Даже если тварь могла на время безболезненно избавляться от конечностей, от головы она точно не избавится.

Тварь беззвучно взвыла. Он научился угадывать её вопли по тому, как распахивалась пасть. Сун Юньхао отлетел в сторону и, не успев собраться, снова приложился спиной о стену кабака. Ладно, от этого удара он тоже не умрёт. Просто подниматься на ноги всё тяжелее.

Сквозь красное сверкнула лазурь. И только теперь — будто от напряжения всех сил зрение и память тоже обострились — он узнал удар. Шесть лет назад он видел такой же, хотя тогда меч держал мужчина. Женщина сегодня ему заметно уступала.

Сун Юньхао бросился вперед и блокировал второй удар своим клинком.

— Зачем? — крикнула Ло Мэнсюэ отчаянно. — Уйдёт же!

— Да, — пробормотал Сун Юньхао. — Пусть.

— Надо убить её!

Тварь, извиваясь, отползала. Тело ребёнка больше не волновало её, месть нападавшим — тоже, она просто жаждала выжить.

— Не сейчас.

Ло Мэнсюэ дёрнулась и замерла. Для женщины она вообще вела себя удивительно разумно — ни лишних слов, ни лишних движений, только раз с недоверием повела головой:

— Вместе у нас получится.

— Убьём её потом.

— Что ты хочешь? — спросила Ло Мэнсюэ тихо.

— Я пометил её знаком.

— Зачем выслеживать её снова? Ты уже её выследил.

— Игрушки, — выдохнул Сун Юньхао и, видя, что она не поняла, сквозь силу продолжил: — Тела. Если она сдохнет здесь, мы не найдём тела. Она хитрая. Прячет.

Ло Мэнсюэ быстро кивнула и подхватила его под локоть.

— У тебя в спине деревяшки.

— Мы разнесли телегу. Наверно. Тут везде какая-то дрянь понапихана. Свалка.

— Я пока не стану вынимать.

— Ага.

Ло Мэнсюэ обернулась и замахала рукой, прогоняя парочку зевак, — забулдыг из кабака, что ли, он толком не разглядел.

Телега, наверно, тоже была чья-то, подумал Сун Юньхао с омерзением, и стоила денег. Хозяин запросит вдвое. А может, и нет. Сун Юньхао подумал, как выглядит сейчас со стороны, со свежей кровью на оскаленных зубах и ощетинившейся спиной.

Ло Мэнсюэ вытащила из-под туго зашнурованного рукава платок, сказала: «Дай-ка вытру» спокойным, без тени стеснения тоном. Движения тоже были ровные, уверенные.

— Глаза вытри, — сказал Сун Юньхао.

— Да ты весь в крови. Мне бы простыню.

— Просто разбил проклятую бровь. Я могу сам.

Она промокнула ему ресницы и прижала платок к рассечённой брови. Сун Юньхао на миг почувствовал слабый жар от ладони Ло Мэнсюэ.

— Не трать силы, — сказал он. — И так само затянется.

— Кровь-то хотя бы надо остановить.

Сун Юньхао нехотя кивнул. Нужно было бы сесть хоть ненадолго и немного унять взвинченную ци, но он знал, что не успокоится, если не получит ответ прямо сейчас.

— Это что-то из Оленьих Поединков? — точные названия ударов он не помнил, только технику, смутно.

— Третья атака, — ответила Ло Мэнсюэ спокойно. — Но это мужская техника — я владею ею скверно.

Шесть лет назад в состязании на Горе Треножника юноша с такой же школой меча вошёл в десятку, но одним из победителей не стал. Три года назад он проиграл бой, но это было уже не состязание, а убийство.

— Я думал, никто из ордена Гэгун не выжил.

— Никто, кроме меня.

Сун Юньхао удивился, что она не лжёт, — даже её имя, вероятно, было настоящим. И тут же подумал: но ведь и он сам представлялся настоящим именем, и вот уже долгие месяцы его не только не проклинали — вовсе перестали узнавать. Имена, которым люди придают такой