— Кто? — вышла я навстречу.

— Тагаевы. Я в новостях прочитала, пока домой ехала.

Я знаю, я тоже прочитала, но говорить Стефе не буду. Не хочу, чтобы она думала, что я слежу за жизнью Артура.

— Значит, они от нас отстали, Стеф?

— Выходит, так. Давай-ка по этому поводу блинчиков напечем? — Стефа обняла меня за плечи, а я впилась ногтями в ладони.

Как будто я и рада, что нас больше не потревожат. Но, то, что Артур навсегда исчез из моей жизни, отозвалось в груди нестерпимой болью.

Но я не подам виду, и Стефу расстраивать не буду. Встану и пойду замешивать тесто на блинчики. Только быстро-быстро вытру щеки, чтобы она не увидела, как по ним пробежали мокрые дорожки.

***

— Что тут у нас, — доктор-узист уставилась в монитор, — многоплодная беременность?

— Да, двойня, — с готовностью отозвалась я. Стефа напросилась со мной и молча присела рядом на стуле.

— Да нет, дорогая, — наморщила лоб доктор, — у тебя тут не двойня.

— Как не двойня? — я даже привстала. — А кто? Он там один?

Чуть не расплакалась. Как же так? Я ведь их себе даже представляла двоих. Но докторша уже разворачивала монитор.

— Ну вот же, три сердцебиения, видите?

Вижу. Крошечные точки, которые сокращаются и пульсируют. Но… три???

— Почему три? — спросила Стефа пересохшими губами. — Откуда взялся третий?

— А он там и был, одна яйцеклетка разделилась на два эмбриона. Но на ранних сроках однояйцевых близнецов мы не видим, они прячутся в одном плодном яйце. У вас будет один малыш похож сам на себя, а двое — как две капельки, друг на дружку.

— Трое, — прошептала я и тоже облизнула губы. ТРОЕ!!!

Рядом раздался стон, и я обернулась. Стефа держалась за сердце и смотрела на монитор круглыми глазами.

Докторша побежала за успокоительным, а я перевела глаза на монитор. Теперь я их всех троих видела, три толкающиеся и переливающиеся капельки. Мои родные…

«Ты никогда не узнаешь, что у тебя теперь не двое, а трое детей, Артур. Никогда».

***

Домой вернулись в полном молчании. По дороге тоже молчали. Каждый боялся начать разговор первым.

Но как только ступили на порог, я развернулась.

— Стефочка!

— Настюш…

— Говори!

— Нет, ты говори!

— Ну Стеф!

— Ладно, — сдалась тетка, — я много думала. Неправильно это, деточка, все на себя брать. Благородно, красиво, но неправильно.

— Я тоже об этом думала, — покаянно призналась я, — только не на себя, Стеф. На тебя.

Она махнула рукой, чтобы я не мешала, и я замолчала.

— Она, конечно, гнида, эта Аврора, — продолжила Стефка, опустившись на пуфик в прихожей, — но обещание сдержала. Деньги перевела. Может, папашка деток наших поучаствовал, кто знает. Не важно. Трое детей — это не шутка, Настюша, тебе только восемнадцать. Я хочу, чтобы ты училась дальше, а не похоронила себя среди памперсов.

«Если у нас еще на них будут деньги», — мысленно закончила я про себя. Все правильно. Она все правильно говорит.

— Так что я думаю, ты должна взять эти деньги, девочка моя. Не себе, а им, бубочкам нашим. Это их деньги, что бы тебе та грымза ни говорила. Она их бабка, Тагаев их отец, вот пускай и помогут один раз в жизни, не развалятся. И если деньги лежат нетронутыми, кто знает, наверное, она это видит?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И об этом я думала. Если в глазах Авроры я — наглая охотница за миллиардами Тагаевых, то должна думать только о деньгах. А они лежат себе на счету, пылятся. Так полностью рушатся все ее представления обо мне. И кто знает, до чего эта дама додумается?

— Я согласна, Стефочка, — кивнула я, а у самой щеки запылали. Пришлось руки прижать, чтобы остудить. — Нужно снять все деньги и положить или на другой счет, собственный. Или в банковскую ячейку. Вот только себе я их не возьму. Не могу забыть, за что мне их дала Аврора.

О том, за что мне их мог дать Артур, даже думать не хочется. Больно и обидно. Он откупился от меня и от наших детей, даже не узнав, что их будет трое вместо двух.

— Ты их возьмешь, Стеф, — сказала я торопливо, не дав тетке и рта открыть, чтобы возразить. — Ты же давно мечтала перестать бегать по ученикам, сама говорила. Помнишь, о чем мы с тобой мечтали, когда я закончу универ?

— Нет, — решительно мотнула головой тетка и даже руки вперед выставила, — и думать забудь. Что ты придумала, Настька? Детские это деньги, и все.

— Правильно, — кивнула я и вкрадчиво заговорила: — А как же мечта?

Тетка беспомощно открыла рот и закрыла.

— Подумай сама, — продолжила я тоном змея-искусителя, — мы начнем сейчас, я буду тебе помогать. В универе возьму академотпуск и будем вместе работать, время пока есть. И потом я смогу продвижением заниматься. Курсы закончу подходящие, их полно сейчас. А ты со знакомыми своими поговори, которые помочь обещали. Мы еще больше заработаем, вот увидишь! Операцию тебе сделаем, шрам уберем. И на детей заработаем. Ну, Стефочка, соглашайся!

Тетка посматривала на меня и кусала губы в нерешительности, а я уже понимала, что она согласна.

У нас со Стефой была мечта — свадебный салон. Не просто прокат и продажа свадебных платьев, а организация свадеб «под ключ». У тетки были знакомые в туристической сфере, которые помогли бы с заграничными турами. И среди рестораторов тоже были, с банкетами проблем не будет.

Идей тоже было валом, дело оставалось только за финансами, а с ними как раз у нас со Стефой был напряг. До моей встречи с Артуром.

— Не знаю даже, Насть… — растерянно пролепетала тетка, — а вдруг не получится?

— Получится, — сказала я убежденно. — Должно получится. Иначе нельзя, у нас дети. Целых три.

И убедительно похлопала себя по животу.

Спустя четыре месяца

Без четверти двенадцать, до Нового года пятнадцать минут. Я сижу в детском отделении интенсивной терапии и смотрю на своих малышей. Они лежат в кювезах и больше похожи на червячков, чем на людей.