Стефка на секунду задумалась, перебирая варианты, и я открыла глаза. Так она что, она решила, что…

— Стефочка, — зашептала я, размазывая слезы, которые потекли как по команде в два ручья. Из каждого глаза по два. — Стефочка, ты что думаешь, я сама…

— Настя, — она схватила меня за плечи, несколько раз встряхнула и заглянула в лицо, — детка, я все понимаю. Ты такая молоденькая, жизнь только начинается, и ты не хочешь ее ломать. Но это дети, и их двое!

С моих плеч как будто свалилась целая Джомолунгма[1]. Я-то думала, Стефка сейчас начнет песочить меня за секс с первым встречным, особенно за незащищенный. А она решила, что это я попросила направить меня на аборт.

— Стефа, — снова попыталась вставить хоть слово, но меня бесцеремонно прервали.

— Девочка моя, — тетка присела на кровать, заставила сесть и крепко обняла, — послушай, давай сделаем так. Возьмешь академотпуск, я поговорю с тетей Клавой, она живет в селе, помнишь, бабушкина двоюродная сестра? Ты поедешь к ней пока не видно живота. Родишь этих деток и отдашь их мне, запишем на меня, я же не такая старая, чтобы мне не поверили. В сорок рожают сплошь и рядом! Вернемся в город, восстановишься в университете и живи своей жизнью, а они будут моими, давай? Только сразу не отвечай, ты подумай, солнышко, хорошо? А откажешься, привяжу за ногу к кровати, но убийства в своей семье не допущу, — закончила тетушка, грозно сведя брови на переносице.

Я приложила к ее губам ладонь, чтобы остановить этот безудержный поток, поцеловала сначала в одну щеку, потом во вторую.

— Стефочка, — сказала, всхлипнув, — я тебя очень-очень люблю. Мне правда можно не сбегать из дома?

Стефка оторвала мою руку от своего рта.

— А зачем тебе сбегать из дома? — с подозрением взглянула она на меня. — Это еще что за новости?

— Я думала, ты тоже будешь за аборт, — призналась я и зажмурилась, чтобы не видеть, как на меня обрушивается заслуженный гнев тетки.

Но на удивление она не стала буйствовать. Просто обняла крепко и положила подбородок на мою макушку.

— Дурочка моя, — потом подула на нее, потом чмокнула, — как ты могла даже мысль такую допустить! Да я как увидела, что эти коновалы написали, сразу пошла к заведующему. Мы с ним вместе выловили ту дамочку, что прерывание рекомендовала. Там и выяснили, что никаких медицинских показаний нет.

— И ты подумала, что это я сама так решила? — подняла я голову.

— Меня чуть инфаркт не хватил, — призналась Стефа, а потом осторожно так спросила: — Настюш, а он… ты его хоть знаешь? Мне докторица та сказала, что ты с первого раза…

— Конечно, знаю, — я даже покраснела от возмущения, — ты что, Стеф! Вот, у меня даже фото его есть, показать?

Быстро порылась в интернете, нашла фото Артура и повернула телефон.

— Вот!

— Ух какой! — восторженно воскликнула тетка, пролистнула изображение и стала цвета больничной стены.

— Ты чего? — удивленно спросила я.

— Мамочки мои, — слабым голосом проговорила Стефа и изобразила полуобморок, плюхнувшись на мою кровать, — Тагаев. Сын Аслана Тагаева. Ты в своем уме, девочка моя?

— Ты его знаешь? — я на всякий случай заглянула в телефон, вдруг Стефка там еще кого-то увидела.

— Не знаю и знать не желаю, — она поднялась и отобрала у меня телефон. — Нашла от кого беременеть! Он же миллиардер! Заберет детей и глазом моргнуть не успеешь, а тебя пинком под зад. Эти Тагаевы все себе на уме.

— Стефа, — посмотрела я на нее подозрительно, — ты с ним знакома?

— Нет, Настюш, но слышала, как о них моя элита говорила.

«Элитой» Стефа называет семью одной своей ученицы. У девочки ни слуха, ни голоса, но она вбила себе в голову, что должна стать звездой, и родители на это не жалеют никаких денег. Что нам со Стефой, безусловно, на руку.

Я все рассказала Стефе. И про аварию, и про Артура. До этого говорила лишь, что испугалась, отплыла подальше от яхты, выбралась на берег и заблудилась. А как было рассказать про Артура и не рассказать остальное? Теперь и про вторую Настю рассказала, даже фото показала, где он ей конверт передает.

— Вот же сучка! — покачала головой Стефа. — Но как же он обознался, Насть?

— Не узнал, наверное, — пожала я плечами, хоть в душе снова захлюпало.

— Да уж, — задумчиво сказала Стефка, почесав макушку, — дела…

— Артур Асланович, это полная лажа, надо срочно переснять, — глава пиар-отдела Метелин выложил на стол фото, и Тагаева ожидаемо передернуло. Достаточно было беглого взгляда.

— Зачем? — поднял глаза на Метелина. На фото смотреть было тошно. — Я так плохо получился?

— Вы как раз получились отлично. А вот взгляд ваш…

— Что с ним не так?

— Вы на девушку смотрите не как на спасительницу, а как на дохлого таракана, которого случайно обнаружили в тарелке.

Тагаев отвел взгляд. Очень емкое сравнение, на зря Метелин получает годовой оклад как топовый продажник. Сразу в точку попал.

Именно такие чувства вызвала у Артура эта девица. Настя…

Ей совсем не идет это имя. Слишком милое и… и беззащитное. Она и была такой в ту ночь, когда подплыла со своей «макарониной» для плавания.

Тагаев подошел к окну. Перед ним лежал город, расколотый на две части искрящейся рекой. Красивый город, но мелковатый. Из лондонского офиса открываются совсем другие виды. Как только будут закончены процедуры ввода в наследство, он уедет отсюда и забудет эту девицу, как самый бредовый кошмар.

Он хотел ее найти. Как только в себя пришел после атипичной пневмонии — развилась мгновенно, очаги поражения обширные, с двух сторон. И что странно, Артур не мерз так отчаянно, как она.

Вода была теплой, камни тоже не успели остыть. Воздух и песок холодноваты, да, все-таки начало июня, а не август. Но Тагаев точно не стучал зубами и не трясся как в лихорадке. А она мерзла, и ему так хотелось ее согреть…

Нет. Ему просто ее хотелось.

Потом было очень горячо. У Артура и сейчас полыхнуло в груди, волной отдаваясь в пах. Ну почему, почему ему все время кажется, что это не та девушка?

Она сама его нашла. Она тоже болела, еще не оправилась окончательно, голос хрипел. Сказала, хронический ларингит.

Он как услышал, что она нашлась, готов был сам за ней идти, в чем был. Пешком. А был в трусах и все. Похер.

Еле дождался, попросил, чтобы все отвалили, дали им поговорить. Она вошла в палату, и сразу этими духами дешманскими пахну́ло. Той ночью от нее совсем по-другому пахло.