Так и лето прошло. Дымным выдалось оно, огненным! По городуто тут, то там вспыхивали пожары. Но горели не дома обывателей, а православныецеркви. Уследить причину было почти невозможно. Случалось это обыкновенно срединочи. И пока прибегали с ведрами, пока приезжали с бочками, огонь многоеуспевал. Кое-где прихожане устанавливали ночной караул, и тогда огонь вспыхивалвнезапно. Впрочем, тут его удавалось быстро погасить. А вообще в этих пожарахбыло нечто сверхъестественное. Чудилось: от одной церкви к другой перелетаетнекая невидимая птица, роняя с крыл своих горячие искры-перья! Всякое, конечно,болтали. В одной церкви, мол, перед пожаром ворона каркала. В другой – кошкамяукала. В третьей – ребенок плакал.

Понятно, ни вороны, ни кошки, ни дитяти никто не видел. Такчто дело здесь было явно нечистое. Кое-что заметить удалось только сторожу изцеркви Трех Святителей...

Обойдя ночью церковь обходом и не приметив неладного, онотправился было спать, как вдруг услышал, что на колокольне кто-то переводит [6].

Дело было в глухую полночь. Мужик думает: что за диво? Началосматривать колокольню – двери везде замкнуты, не пройти.

Пошел он было домой, слышит – опять переводит на колоколах.Подходит сторож к церкви – звон умолк. Начинает опять все тщательно осматривать– нигде никого! Думает, не веревку ли, проведенную с колокольни, дергает ветер?Привязав эту веревку, хотел было уйти, но не сделал и нескольких шагов, как таже самая штука повторилась.

Мужик начал читать молитвы и, крестясь, полез осматриватьколокольню. Только отомкнул дверь, как сверху спустилась по воздуху женщина всяв белом...

Оторопевший мужик схватился и давай бог ноги, но за ним, неотставая ни на сажень, кружась в воздухе и ухая, что сова, летела женщина вбелом.

Сторож догадался перекреститься – видение исчезло, но тутвраз полыхнуло и на колокольне, и во всех трех куполах. Пожар сделалсястрашнейший! Сторож самоотверженно гасил огонь и так обгорел, что через день иумер, сокрушаясь лишь об одном: почему никто вовремя не прибежал на неурочныйполуночный звон?! Он так и не успел узнать, что никто, кроме него, никакогозвона не слышал...

Елизавета, пораженная этой историей, тоже пошла поглядеть напожарище, куда отовсюду стекался народ. И вот, бродя вокруг обгорелого остовацеркви, она вдруг увидела рисунок, начертанный мелом на черной закопченнойстене. В ярких солнечных лучах он блестел, будто серебряный. Рисунок был явносделан уже после пожара и представлял собою изображение то ли короны, то ливенца.

Елизавета поглядела на него, недоумевая, кому понадобилосьбаловать на пожарище, да и пошла себе домой, а ночью вдруг приснилась ейАвгуста, спящая на широкой кровати, которая медленно опускалась вразверзнувшийся пол остерии «Corona d`Argento».

Corona d`Argento. Серебряный венец...

Она лежала, глядя на игру узорчатых, серебристых в лунномсвете листьев за окном, и, холодея, вспоминала надтреснутый голос, вещавший изтьмы:

«Не скрою, ваше высочество, сперва я возлагал на вас оченьмалые надежды. Более того, я полагал вас помехою, которую необходимо устранить.Этой моей ошибкою вызваны многие неприятности, которые сопровождали васпоследнее время. Напомню только приключения в остерии «Corona d`Argento» (этоназвание имеет особый смысл для нашего Ордена)...»

– Да это просто чепуха! – громко сказала Елизавета, дивясьпричудам памяти, которая порою так некстати умеет извлечь из своих сундуковзалежи прошлого, что не продохнешь от едкой пыли. Но даже звук собственногоголоса оказался бессилен рассеять внезапный страх.

Заснуть Елизавете удалось только под утро, да и тоненадолго: вскочила чуть свет и велела заложить коляску, везти себя по всем темцерквям, которых коснулось огненное крыло.

Воротилась усталая, перепачканная сажею и испуганная ещебольше. На стенах всех обгорелых церквей увидела она изображенную мелом корону.Или венец...

Ах, как Елизавета мечтала, чтобы этой ночью пришел Вольной!Она сейчас готова была все ему рассказать. Только бы успокоил, только бызащитил от страха!

Но он не пришел. И эту ночь сомнений, размышлений и тревогЕлизавета провела одна. Ей до смерти не хотелось верить в правильность своейдогадки, так что к рассвету она почти убедила себя, что это не может бытьзнаком Ордена. Ведь о названии его мессир так и не сказал. Это лишь еепредположения! Это не более чем чьи-то шалости – рисунок венца! Может, это и невенец вовсе.

Однако стоило внушить себе эти разумные мысли, как на памятьвновь пришел мессир с его высказыванием о том, что убиение православногоумножает святость Ордена. И вообще нет злодейства против православия, коегоОрден бы не разрешил... Сожжены церкви. Дьячок, три кладбищенских сторожа – иеще, может быть, какие-то мученики, о коих она не знает, – рассудительно иосторожно замучены до смерти. Обескровлены – зачем? Не нужна ли кровь их длякаких-то таинственных чар Ордена?

Было так жутко и отвратительно думать о безумных злодействахкаких-то фанатиков, что Елизавета сорвалась с постели, упала на колени передобразами и забормотала, пытаясь рассеять смутное впечатление отвращения иужаса, которое ее совсем истерзало:

– Боже святый, боже крепкий, боже бессмертный, помилуй нас!

Она била земные поклоны, пока не почувствовала, что отлеглоот сердца, и, нахмурясь, гоня от себя все страхи, воротилась в постель. Асовсем забыть об Ордене помогло еще одно неожиданное воспоминание, вызвавшееслезы на ее глазах и надолго лишившее сна: наступало 29 августа – четвертаягодовщина ее тайного венчания с Алексеем Измайловым... а стало быть, и смертиНеонилы Федоровны.

* * *

Почему-то в этот день она шла на кладбище с надеждою увидетьна елагинской могилке кого-то близкого. Не Лисоньку, так хоть посланца ее... Нонет, никого там не оказалось. Даже Федора не было видно. А ведь с ним Елизаветеособенно хотелось встретиться. Дом его был наглухо заперт. Хорошо хоть, что ниФимка, ни ее сестра не попались на глаза. Потоптавшись у крылечка, Елизаветаворотилась к знакомой могиле и стала там, задумчиво глядя начитаную-перечитаную надпись.

«Елагина Неонила. Умерла 29 августа 1759 года...»