«Мужчины трусливы… они бегают от удара молнии, боясь, как бы не опалило штаны».

Вот что означала эта забитость. Вот откуда брались глаза затравленного щенка и нервные слезы. Вот что значило ее «спасибо» тому, кто избавил ее хотя бы от части ее ужасов. Но теперь эти ужасы вернулись сторицей, потому что не могли уйти, не могли забыться.

— Виа… Виа, прости меня… — Сергей положил руки на ее талию, чтобы хоть как-то утешить. Но она не реагировала на его слова.

— Я ненавижу их, ненавижу, — со злобой выдавила Виолетта. — Я хочу, чтобы их замучили в пыточной, чтобы они умирали долго и страшно, а потом опять воскресали и умирали снова, чтобы ощутили все, что ощущала я. Я хочу, чтобы над ними издевались так же, как они измывались надо мной!.. Тогда я буду счастлива!.. И буду ненавидеть их еще сильнее, так же, как я ненавижу себя саму…

— Вика, не надо так говорить, прошу… — Сергей сощурил глаза.

— Отчего же не надо?! Я живу в грязи, и я буду грязью! Чего таиться?.. Я шлюхой была, шлюхой остаюсь и буду ей всегда!.. Затасканной второсортной уродиной, которую выкинули на помойку, и правильно сделали!.. — она порывисто откинула прядь волос. Ее голос дрожал от гнева и боли. — И которой единственное, что остается — это сдохнуть, чтобы не мучить себя и остальных!..

— Виолетта… Виолетточка… — Сергей настойчиво обнял ее, прижимая к себе. Она не сопротивлялась. Ее ногти впились в свою ладонь, стараясь телесной болью затушить душевный костер. — Я прошу тебя… не надо… Все это в прошлом… И я клянусь, больше такого с тобой не будет никогда…

— Это тебе кажется, что в прошлом… — он услышал ее убитый шепот. — Ты не понимаешь… Не понимаешь, что значит с этим жить… Это стало частью меня, и я не могу ничего исправить… Никто не может… Я ненавижу эту жизнь… Боже мой, как я ее ненавижу…

Сергей не знал, что ему говорить и что делать, чтобы ее ободрить. Сказать: «Забудь»? Но как можно было забыть то, что каждую ночь является во сне? «Успокойся»? «Не думай»? Но это звучало как новое издевательство.

Измученный и обескураженный собственной беспомощностью, Сергей молча обнимал ее, гладил ее волосы, стараясь хоть как-то вернуть из прошлого в настоящее. В его сердце вздымалась и рассыпалась потухшими искрами черная беззубая злоба на всех тех, кто посмел попрать жизнь этого маленького беззащитного существа. Он ненавидел их всех как одного и каждого в отдельности. Ненавидел за то, что был бессилен им противостоять.

Жалость сковывала его душу сильнее железных оков.

— Когда я пала в ад, — сквозь рыдания вымолвила Виолетта, — я помню, мне было так плохо, я так задыхалась, что думала, что умру… Но нет, это было бы слишком просто, если бы они так сделали со мной… То ли я успела отдышаться, то ли нет, то ли я пролежала сколько-то, не помню… Но меня нашли какие-то демоны и приволокли в какую-то пещеру. Я не знаю, сколько я там пролежала, я уже не могла считать… Жизнь будто остановилась перед глазами, а я как будто окаменела и заледенела среди темноты. Мне казалось, что я совсем одна… Я думала, что это и есть ад, насколько могла еще думать. Но оказывается, ад был впереди…

Виолетта замялась, глотая слезы. Сергей слушал ее.

— Потом они появились опять, — через некоторое время Виолетта снова смогла говорить. — Я не знаю, как они смогли меня растолкать, как подняли на ноги… Я чувствовала себя настолько ужасно, что им пришлось меня почти на руках тащить. Я уже умерла, наверное, и все вокруг доставляло мне только ужасную боль. Но они отволокли меня… в комнату роскошную… Это были покои Князя.

Челюсти Сергея сжимались до внутреннего хруста. Как было пережить этот удар жуткой правдой в самую глубину сердца?..

Об этом не писали в школьных учебниках. Это не принято было обсуждать. Но любой немного опытный ангел знал, что это было такое. И теперь Сергей понимал, откуда эта поперечная морщина на лбу Михаила, складки в уголках глаз Ральфа. Почему с такой тоской глядят они порой вниз, и никто не может прочитать того, что творится внутри… Отчего Михаил так крепко прижимает Агнесс к груди, и почему неизбежностью не может уйти первый архангел от того, что неподвластно его защите… Что есть свобода выбора.

Сергей был осведомлен о том, что женщин порабощают не так, как мужчин. Но никогда не раскрывалось перед ним это такой чудовищной реальностью, простым как песня цинизмом и извращенной дикостью. Давным-давно поняли демоны ада, что чем мараться выкручиванием рук и тасканием за волосы, лучше определить падшую девушку в изолятор, где продержать без энергии до тех пор, пока она не перестанет сопротивляться. А потом отправить единственным путем… В спальню Князя.

— Я не знаю, о чем я думала, когда восхищалась им… Когда говорила, что он лучший из всех… Наверное, я такая же грязная свинья, как и все остальные… Такая же идиотка, раз забыла обо всем, — говорила Виолетта. — Я не знаю… Стражники меня пинками впихнули в спальню и захлопнули дверь. Он был там… Я помню, как не удержалась на ногах и упала на пол. Я боялась на него взглянуть, меня оцепенение объяло… Я никогда такого ужаса не испытывала. Я только слышала, как он подошел ко мне. Он отнял мой листик… Я… хотела… но он… разда… вил… прямо… — Виолетта перешла на невнятный говор, и Сергей с трудом распознавал, о чем идет речь. — Он взял меня в охапку… И… я… Нет, зачем я тебе это рассказываю?!.. — воскликнула она, до боли заламывая руки.

— Ничего… Ничего, я слушаю… — отозвался Сергей, кусая губы.

— Я кричала… Я кричала, но это не помогло. Потом я уже не помню: все смешалось в голове, тело будто в кипяток окунули, я уже ничего не соображала… Это дико было… Я не сознавала, но я… тянулась сама, и я… не могла ничего…

Сила Князя. Она не поддавалась описанию словами Виолетты. Неистовой разрушающей волной врывалась она в нежные, потерявшие защиту души, ломая все на свете, не позволяя дышать. Большинство женщин этого не выдерживали, они сходили с ума, тупели, зверели и потом уже не помнили ни страха, ни боли, ни унижения, только жажда поселялась в их сердцах. И жажда заставляла рыскать по аду в поисках одного — этой силы, еще раз…