– Ну, правильно, так бы сразу сказал, что у генерала встало, а ты всё, что парашютистка встала, – как бы поясняя, произнёс невинно Кукушкин. – Теперь понятно.

Снова раздался обвальный смех.

Едва он стих, Гришка Василькович стал подзадоривать связного, а тот в ответ рассказывал, насколько начальник разведки внимательно относится к парашютистке.

Землянка сотрясалась от смеха. Держась за живот, Гришка повалился на нары и, заливаясь смехом, кричал:

– А мы, олухи, прочили её в детский садик леденцы посасывать.

– Вовка-то! – вторил кто-то из радистов, обращаясь к смеявшимся друзьям: – Вовка-то крохой её посчитал. Бедняжка на спинку повалилась и враз генеральшей стала! Ой, не могу, братцы партизаны и партизанки!..

– Будет тебе орать! – цыкнул на радиста Федя Кукушкин. – Не ты ли, кретин, побежал вслед за ней, когда она вышла из землянки?

– Да мы все кретины! – признался Гришка Василькович. – Скоблились, сапоги до блеска драили, воротнички чистые подшивали.

Соловьёва помалкивала. Про себя вначале наверняка посмеивалась. Но как только до неё дошёл смысл слов: «за ширмочкой генеральшей встала», ей уже было не до смеха. Её лицо стало напряжённым, дескать не успела прибыть какая-то пигалица, как тут же попала под крыло генерала. Прежде видела в нем серьёзного, временами даже сурового начальника, а он вон как себя повёл…

– Слухай, Толик! – вдруг притянул связного за грудки Федя Кукушкин. – А ты часом не заправляешь нам тут мозги? За брехню знаешь что у нас полагается? На первой же сосне вздёрнем!

– Это вас всех надо на первой сосне… за то, што не мозгуете, – обиделся связной. – Акромя «командармши». Вона усьё скумекала, как ёсть! А вы можете только зубоскалить да понасмехиваться. Я прихожу до вас як человек, а вы все переворачиваете вверх дном. А ще называетесь радисты…

Оказалось, что задолго до отправки очередного железнодорожного состава с мобилизованными невольниками произошёл аналогичный насильственный набор, которым непосредственно занимался помощник ортскоменданта, некий свирепствовавший в районе толстяк фельдфебель. По его команде несколько солдат хватали без разбора местных парней и девушек для отправки в Германию на принудительные работы.

Едва сей фельдфебель появлялся в каком-либо селе или деревне, молодые люди в страхе прятались.

Когда он в очередной раз появился в деревне для набора рабочей силы, один из парней предложил ему указать места, где «ховаются» парни и девчата. Не прошли они и десяти шагов, как раздался взрыв, за ним второй. Комендант с переводчиком и два сопровождавших их солдата рухнули на землю. Подоспевшие полицаи открыли беспорядочную пальбу, но парень, обещавший указать места, где прячется молодёжь, в суматохе сумел исчезнуть.

Бесчувственного окровавленного фельдфебеля, а также трупы погибших тут же увезли в районный центр.

Выяснилось, что бросил гранату деревенский парень, который хотел отомстить за то, что его девушку по списку коменданта вместе с другими девчатами и парнями полицаи увезли в район. Там их продержали некоторое время в местном лагере. Когда собрали нужное число, всех погрузили в железнодорожный состав и заперли в товарных вагонах. В ту же ночь эшелон отправился в Германию.

В сёлах ходили слухи, будто мужчины будут работать на фашистских подземных военных заводах, женщины и девушки прислугой в офицерских семьях или в домах терпимости. Ублажать отличившихся на фронте вояк. Слухов было много. Слёз и горьких причитаний – и подавно.

Некоторое время спустя, когда уже перестали вспоминать о случившемся, в село, где были взорваны гранаты, прибыло много гитлеровских солдат и полицаев. Жителей деревни согнали на небольшую площадь у заброшенной церквушки.

Солдаты и полицаи отобрали четверых пожилых мужиков, двое из которых были и вовсе немощные старики, и объявили, что если не будет выдан тот, кто бросил в коменданта гранаты, все взятые заложники будут расстреляны. Срок – трое суток. Задержанных солдаты увезли на грузовике.

О случившемся узнали местные подпольщики. Они же сообщили партизанам. Но помощь вовремя не подоспела – объявленный срок истёк.

В деревню, где были взяты заложники, немецкие солдаты привезли на грузовике их трупы. Крики отчаяния и душераздирающий плач с причитаниями оглушённых горем людей были столь громкими, что, казалось, стонет сама земля.

Среди подпольщиков прошёл слух, что «давший дуба» фельдфебель, оказывается, жив. Его спас некий доктор, работающий в бывшей больнице, теперь превращённой оккупантами в госпиталь.

Слух подтвердился: по поручению немцев фашистского фельдфебеля в самом деле вылечил русский врач из военнопленных. Через какое-то время стало известно, что фашист покинул госпиталь и снова работает в той же ортскомендатуре.

Владимир Зеболов по своему образу был, пожалуй, единственный в Великой Отечественной войне. А, быть может, и во всей Второй мировой.

В раннем детстве на соседском огороде вместе с другими ребятами Володька Зеболов смастерили нечто, смешав серу с солью и ещё с чем-то. Неожиданно это «нечто» рвануло. Одна девочка погибла, один паренёк лишился зрения, а Володька – рук.

В больнице, после нескольких операций, хирурги сумели оставить ему часть правой руки у самого локтя… Левую спасти не удалось. Уцелел короткий обрубок. Лицо мальчика оставалось усыпанным мелкими пятнышками с синеватым оттенком.

Прошло время, и Володька пошёл в школу, по окончании которой поступил в Московский юридический институт. Проучился всего год, и грянула война.

Сверстники Володи уходили добровольцами в армию. Зеболов, естественно, оказался непригоден. В обстановке общего патриотического настроя оставаться в стороне, не участвовать в сопротивлении врагу было до боли обидно.

С начала войны у военкоматов, прямо на улице за столиками, шла запись добровольцев, вокруг которых толпилось и немало парней допризывного возраста. Зеболов бывал среди них, прислушивался к ответам военкоматчиков и понял, что здесь ему ничего не светит. Тогда он решил избрать другой путь. Встал в длинную очередь к военному комиссару. Дождался приёма. Но пока ждал, так переволновался, так много надежд было связано у него с этой аудиенцией, что в первую минуту растерялся, не зная с чего начать, что сказать. Пожилой военком устало смотрел на парня и не торопил его. Понимал, зачем пришёл к нему этот молодой человек без рук. Наконец, Зеболов сказал, что хочет приносить пользу стране в этот тяжелый для неё час. Уверен, что выполнит свой долг, что голова на войне может принести не меньше пользы, чем руки.

Военком не хотел отказывать парню. Обещал подумать, что можно в его случае сделать. Однако после нескольких таких обещаний парень перестал им верить. А ждать было невмоготу.

Он стал настойчиво стучаться в двери комсомольского и партийного начальства. Наконец, добился приёма у второго секретаря горкома партии.