– Ты, дорогая моему сердцу Лиссисоло, не будешь вступать в «Божественное сестринство». Но ты должна найти себе мужа. Вельможу или принца, но не вождя.

И о да, я нашла себе принца. Редкого принца среди принцев, от коих, знают боги, Север так и ломится. Предложить мне ему было нечего, кроме приятной компании и обещания, что, когда Север освободит Увакадишу из-под Юга, он снова получит свои земли во владение. На зато за семь лет супружества он подарил мне четверых детей, и мне даже нравилось, как мы их зачинаем. Моя мать в этом отношении примером была прескверным и моя бабка тоже, так что для них не было удивления большего, чем когда обнаружилось, что я люблю своего мужа больше, чем саму себя. Никто не мог желать лучших дней, ты меня понимаешь? Никто не мог желать дней лучших, чем те.

Так длилось до тех пор, пока мой брат не застал моего отца мертвым, прямо там, в королевском походном шатре посреди лагеря. «Подавился куриной косточкой», – пояснил брат. Мне надо быть ему благодарной за то, что он хотя бы пытался изображать скорбь, потому что в лагере он вел себя совсем уж беззастенчиво. Тело отца еще не успело остыть, а он уже обратился к генералам, что теперь он Король, а все должны ему поклоняться. Среди них нашелся один, который заметил: богом он станет, когда умрет, а не когда сядет на трон. Можно только представить, как мой брат встретил такое замечание.

Так он стал Королем с именем Кваш Дара. Что до того генерала, то его доспехи позднее нашлись на западе, в брюхе у крокодила на Кровавом Болоте. Такова судьба того безвестного дерзеца. А свою годовщину мой братец уже праздновал в качестве Короля, хотя прошло всего-то шесть лун. Весь двор трескал козлятину и кур, запивая их вином под дешевые фокусы. Вдруг среди показного веселья мой брат поворачивается ко мне и спрашивает, кто из нас умнее, он или я. Он думал, что я не отвечу и что этим вопросом он меня срежет; я же посоветовала ему расспросить об этом нашу мать или учителей. Ты бы видела, как он играл всем своим лбом, глазами и щеками, пытаясь скрыть свое негодование! Но затем бросил свою рисовку и сказал, что «у божественного Короля повсюду уши, сестра».

– О каком Короле ты говоришь? Новоявленный божественный Король – это наш отец, который сейчас с предками, – отвечаю я с улыбкой. Сижу и смотрю на него как на эдакого дитятю, что забрался порезвиться на родительское ложе и заявляет оттуда, что мое – это мое, а твое – тоже мое, и тогда меня разбирает совсем уж безудержный смех. Смеюсь я так долго, что он становится слышен между игрой музыкантов и привлекает внимание сидящих. Когда все оборачиваются ко мне, брат дает мне пощечину – точнее, не пощечину, а такую зуботычину, что я слетаю со своего места, и никто не смеет помочь мне подняться. Тут он решает всё высказать, этот человек, провозгласивший себя Королем, выпускает наружу всю свою суть.

– Твой заговор раскрыт! – возглашает он. – Как раз нынче же, дражайшая Лиссисоло, в эту мою светлую годовщину. Неужели ты думала, что сумеешь проскользнуть мимо Короля и бога?

Всё, что мне остается, это только таращиться на него как коза на столб, потому что я никак не возьму в толк, что он такое несет.

– Какой же ты бог? – невольно говорю я и опять смеюсь, ибо что это всё, как не вздорная шутка? А он разражается какой-то путанной тирадой о том, что я всегда была любимицей у своего отца, и будь у него такая способность, он бы приделал ко мне свой собственный член, чтобы сделать из меня сына. Мне только и остается, что представлять, как бы он воткнул в меня член моего отца с такой нездоровой целью. Затем он говорит, что все эти годы я занималась колдовством, чтобы отец раздумал отправлять меня в «Божественное сестринство», и что я нарушила волю богов, а моего мужа и детей впору назвать исчадиями, но он этого не сделает, потому что он король доброты, Король Дара Добрый. Это не он так со мною строг, но боги, а если воле богов вынужден покоряться он, Кваш Дара, то что уж тут говорить обо мне?

– Я служу тем, кто заслуживает служения, – говорю я.

– Почтенные придворные, вы слышали это? – переспрашивает он. – Кажется, что все короли и боги должны еще удостоиться служения принцессы Лиссисоло!

Тут меня по темени шарахнула догадка. Прихватки своего брата я знаю. Он не дурак, но в своих путях весьма ограничен; узок по умолчанию, ибо к чему здесь широта? Он Король. Люди учатся всю жизнь карабкаться на вершину, но зачем учиться, если ты на ней родился? Нет, мой брат не был умным никогда, но кто-то давал ему разумные советы. Я говорю во всеуслышание, что мое сердце ведомо только богам.

– Что ж, мы согласны. Хотя я твое, сестра, вижу насквозь, – говорит мой брат и велит всем есть, но и здесь, будучи собой, не может удержаться от церемониала. В какой-то момент он требует молока с небольшим количеством коровьей крови, чтобы походить на речной народ. Мед с молоком, баранина отварная и сырая, цыплята, павлины и фаршированные голуби – я даже сейчас чувствую тот запах чеснока и специй, – раковые шейки и жареная саранча, и вино, просто реки вина и пива. Всё это за огромным столом, вокруг которого снуют разряженные слуги, как на каком-нибудь представлении. На моих глазах один слуга не успевает быстро сменить бурдюк и из-за этого не доливает вино в кубок брата, за что стражники тут же волокут раззяву на улицу, высечь. Весь этот двор и его вельможные персоны, вся эта падаль обоих полов. Речной народ был у них всегдашним предметом насмешек – в том числе, признаться, и у меня. Но вы бы видели, как они набрасываются на стол, чисто гиены, ворующие еду у льва! Так и вижу, как они жрут, пьют, объедаются, жируют, все эти расфуфыренные дамы, по нарядам которых течет кровь, потому что сырая козлятина через руки Короля, должно быть, благословлена богами; ей-ей, не иначе как самими богами! Всё это время я просто стою и наблюдаю, чувствуя, что без высочайшего соизволения лучше не садиться. Наконец он жестом приглашает меня сесть, и