class="p1">– Потому ты и здесь, – говорит мне Бунши, когда Лиссисоло по наивности всё еще думает, что сердце брата со временем оттает, а ее любовь к нему преодолеет ненависть, и однажды, пусть нескоро, он всё же приедет сам просить прощения и вернет ее на законное место, то есть на престол. А он вместо этого каждую вторую луну подсылает убийцу, чтобы с ней расправиться. Он, то есть Король-Паук, а с ним и Аеси. Сначала они насылают стаю ворон, которые кружат над нами однажды вечером на прогулке. Принцесса даже не замечает алых капелек крови, забрызгавших ее белую мантию, когда я поочередно взрываю своим напором каждую птицу. Второму убийце Бунши входит через ноздрю и сваривает его изнутри; еще четверых я убиваю сама. Один прыгает на меня с дерева в лесу между Мантой и Фасиси, чуть не перерезая мне горло. Другой, сбив меня с ног, сдуру решает, что меня лучше сначала отделать. Отделываю его я – кинжалом, вспарывая ему ку до самой шеи. Иногда убийство приходит в виде еды или питья, приканчивая иную жадную сестру, урывающую с голодухи кусочек. Иногда присланные плоды валят с ног коров, которым мы их скармливаем, или рис, который мы даем козлу, сжигает ему язык.

– Кто знал, что женская компания может быть такой утомительной? – говорит мне Лиссисоло жаркой ночью, под прохудившимся серпом месяца. Последнее время она взяла за правило брать меня с собой в качестве охранника. Сначала я думала, что это и вправду для защиты от угрозы, которая может прийти в Манту, а затем поняла, что это просто для отпугивания других монахинь. Хотя в основном она брала меня в качестве слушателя.

– Здесь наслышаны о твоей силе. О том, что ты однажды надула Аеси как рыбу-шар, пока он не лопнул, – говорит она, а затем предлагает: – Ты не покажешь? А то мне, знаешь, так скучно.

Я не заставляю ждать. Желание появляется в моей голове, и всё происходит в пространстве. Ветер, сила, напор сгущают воздух настолько, что я всхожу в воздух как по ступенькам и забираюсь настолько высоко, что распугиваю птиц. Когда я спускаюсь, принцесса хлопает в ладоши:

– Ты ближе всех к нескучной женщине из тех, какие у нас здесь есть.

Мы на бастионе самой высокой башни Манты. По двум углам здесь возвышаются высокие столбы с корнями, ветвями и листьями, вьющимися вокруг вершины, а наверху застыли две массивные статуи драконов со сложенными крыльями и две женщины с копьями, стоящие на страже у основания. Я здесь уже две луны, но еще никогда не видела эту часть крепости, с бездонным небом сверху и отвесной пропастью внизу.

– Мне сказали, он придет переодетый евнухом. Если он мне приглянется, то мы найдем и старейшину, который радеет о нашем деле.

– Старейшина? Значит, мы обречены на предательство, – говорю я.

– Думаю, ты здесь для того, чтобы этого не произошло наверняка, – говорит принцесса.

Вдруг в секунду происходит это. Монахини на фоне заката воздевают копья, а драконы мощным выдохом огня их воспламеняют. Я от неожиданности вскрикиваю. С места я не срываюсь, потому что бежать не в моих правилах, но если бы дала стрекача, то вряд ли б кто-либо догнал. За сто тридцать шесть лет я, казалось, повидала всякое, но эти взмахи крыльев и снопы пламени свидетельствуют об обратном.

– Это еще малыши, как мне сказали, но еще несколько лет, и их будет ничем не удержать, – говорит Лиссисоло.

– Нинки-нанки? Но как, язви богов?

Я моргаю и снова оглядываю столбы. Никаких толстых корней, только длинные чешуйчатые хвосты, обернутые вокруг основания. Головы как у лошадей, с веероподобными ушами, маленькими рожками надо лбом и двумя большими сзади. Шеи над плечами длинные, как у жирафов, а конечности с острыми, как клинки, когтями. По всему позвоночнику идут волосы, словно только что опаленные, а спины кожистые, как у крокодилов. И, конечно же, крылья. То немногое, что я знаю о нинки-нанках, упоминания ни о каких крыльях не содержит. От этих драконов и женщин-воинов возле их ног, словно защищающих друг друга, я не могу отвести глаз. Сразу вслед за этим нинки-нанки отталкиваются от своих оснований и улетают, сначала держась в вышине, а затем ныряя глубоко в долину. В длину от головы до хвоста они как шестеро мужчин, а ведь это еще лишь малыши. Я даже забыла, что говорила мне принцесса и что я собиралась сказать ей.

– Можешь остаться и вволю на них наглядеться. Но с наступлением ночи жду тебя в своих покоях, – говорит Лиссисоло.

– Речная фея говорит, приготовления уже идут, – сообщает Лиссисоло в своей комнате, похожей и на мою, и на комнаты всех других монахинь – на полу топчан с постельным бельем и подушкой, кувшин для питья, горшок для отправлений. Что примечательно, в разных комнатах разные амулеты для разных богов; судя по всяким синим каменьям, бусам, фигуркам и статуэткам, эта комната посвящена богам озер и моря. Реки, наверное, были бы зелеными.

– Может, именно здесь мне и место, кто-нибудь об этом подумал? Нет! Хоть бы один! От всех этих размышлений об истории у меня болит голова. И твоей прапраправнучке, и твоей речной фее дела до этого больше, чем мне. У меня уже был сын. Твоя сродница и богиня, они как-то связаны в интимном смысле?

– Что? Да ну! Никогда об этом не слышала.

– Да уж откуда тебе об этом слышать. Вы двое друг от дружки далеки.

– Но она говорит о некоем мужчине. Называет его своим.

– Как будто в нашем мире это что-то значит. Отец отца моего мужа заявил на меня права еще до моего рождения. Та же Бунши здесь, потому что божественному духу нужна цель; нечто, что принесло бы ей славу, иначе мир ее забудет и она исчезнет, как меловая пыль. А так она обретет бессмертие в умах людей, а не только в шепоте речных духов – даже при том, что ни единое слово, слетевшее с ее губ, не принадлежит ей. Если откровенно, то что этой глупой русалке известно о естественном порядке девяти миров? Она и в этом-то до сих пор путается. Слова ей в уста вкладывают боги, потому что все деяния этого Аеси направлены против них.

– Каким, интересно, образом?

– Этого тебе не скажут ни жрецы фетишей, ни тем более сами боги, ибо тогда человек постигнет причины их уязвимости.

– До этого никому и дела нет.

– Что тоже одна из причин их слабины. Нынче