— Не загоняйте себя в угол, Троэльс.

— Бремер знал, что я невиновен, и осознанно допустил, чтобы я сидел в тюремной камере в ожидании обвинения в убийстве. А сам мог в любой момент снять трубку и…

— Вы так говорите. Но можете ли вы это доказать?

— Он думает, что мы ему принадлежим, Маи. И возможно, он не далек от истины.

— Я призываю вас быть практичным. Мы все сожалеем о том, что произошло. Но вам нужны друзья. Не лишайте себя…

— Что именно вы предлагаете мне сделать?

Вошла Скоугор.

— Не сейчас, — сказал Хартманн, едва глянув на нее.

— Как раз сейчас.

Она улыбалась. У нее в руках были листы с печатным текстом, а в глазах…

— Продолжайте, Маи.

— Если вы передумаете, мы сможем остановить иск за клевету. И о нем никто даже не узнает.

Хартманн принял из рук Скоугор бумаги, начал читать.

— В совете Бремер и шесть его заместителей, каждый во главе своего департамента. Образование он вам больше не даст, на это место он прочит меня. Но вы тоже что-нибудь получите, например… бывший департамент Холька, по охране окружающей среды.

— Тот, кто возглавлял этот комитет последним, достиг многого, — заметил Хартманн, все еще читая бумаги.

— Я очень хочу вам помочь. Но есть люди, которые считают, что вы этого не стоите. Докажите, что те люди ошибаются, а права я. Давайте сделаем все как следует. Напишите проект заявления, хорошо?

Он едва шевельнул головой, вряд ли можно было назвать это движение кивком. Но она ухватилась и за это, удовлетворенно закивала в ответ и, надевая жакет, сказала:

— Вот и отлично. Скоро увидимся, — и ушла.

Хартманн смотрел на мир за окном и думал о возможных путях, о выборе, который нужно делать каждый день, снова и снова.

— Троэльс?

Вошел Вебер, а он даже не заметил этого.

— Скоро начинается слушание. Нам нужен план действий.

Так как Хартманн не ответил, Вебер сказал громче:

— Алло, есть тут кто-нибудь?

— Да, — отозвался наконец Хартманн. — Вот план. Скажи Бремеру, что мы подготовим опровержение, но чуть позже.

Вебер прищурился:

— Решил отказаться от своих обвинений?

— Потом.

— Понятно… — протянул Вебер.

Она прошла через гараж, не обращая внимания на неприязненные взгляды мужчин в красных комбинезонах, поднялась по лестнице, позвонила в дверь.

— Добрый день, Пернилле. — Лунд улыбалась и вообще старалась казаться дружелюбной. — Я не вовремя?

— Мы переезжаем. Я собиралась посмотреть дом.

— Нам нужно пронумеровать все вещественные доказательства по делу. Это простая формальность.

— Что?

Пернилле стояла не вплотную к двери — это была возможность, которую Лунд не упустила, протиснулась внутрь, встала посреди кухни. Сколько же тут вещей! Маленькие вазочки, цветочные горшки, силуэты животных на стекле, блюда на этажерке. Она никогда бы не смогла создать такой уютный дом.

— Мне придется еще раз осмотреть вещи Нанны. Это в самый последний раз, обещаю.

— Майер говорил, вы больше не занимаетесь нашим делом.

— С завтрашнего дня. Сегодня это еще моя работа. Он не сказал? — Она не знала, поверила ей Пернилле или нет. — Это все формальности. Сегодня вам неудобно? На самом деле я все могу сделать без вас. Если вам некогда…

— Да, мне пора уходить. Почти все ее вещи убраны в коробки. Вы закроете за собой дверь?

— Конечно. — Лунд обвела взглядом кухню. — Ваша новая квартира больше этой?

— У нас будет свой дом.

— Я уверена, там будет замечательно.

Пернилле не ответила на ее улыбку.

— Не забудьте захлопнуть дверь, — сухо напомнила она.

Лунд послушала, как стихают шаги внизу. Удостоверившись, что осталась одна, она сняла куртку и взялась за первую коробку. Высыпала шкатулки, книги, дневники на потертый ковер. Просмотрела каждую вещь. И так все шесть коробок.

Полтора часа спустя она в растерянности сидела посреди комнаты Нанны, а вокруг нее валялись вещи, словно их расшвырял в истерике ребенок. Ничего. Никаких намеков на тайного любовника, ничего о будущей поездке.

Лунд опустила лицо в ладони, ей хотелось кричать.

Потом она выпрямилась и стала смотреть своими большими немигающими глазами на все вместе и на каждый предмет по отдельности. Думай. Думай как Нанна. Смотри. Представляй.

Отброшенный ей получасом ранее, в углу лежал голубой пластмассовый глобус с чернильными звездочками на самых известных городах — наверняка тех, в которых Нанна мечтала побывать.

Это был не только глобус, но и лампа, из задней половины шара выходил электрический шнур. Лунд взяла глобус, поставила на стол, нашла розетку и включила свет.

Лампа осветила изнутри разноцветные пятна стран и континентов. Лунд медленно вращала шар на ножке. Америка, Австралия, Азия, Африка…

Почти всю Южную Атлантику накрывала большая прямоугольная тень.

Бумаги? Письма? Документы?

Вот он, тайник подростка, планирующего побег.

Лунд потрясла глобус. Выдернула шнур из розетки, стала искать способ заглянуть внутрь шара. Нанна, конечно же, знала этот способ. Знала, как разобрать его и снова собрать так, чтобы никто не заметил.

Только Нанне было девятнадцать, у нее были тонкие ловкие пальцы. Рассердившись, Лунд оставила попытки найти секретный способ Нанны, схватила глобус и ударила его об стол.

Пластик не выдержал. Мир распался на две части по линии экватора. Две равные половины не были равноценны, так как Южное полушарие хранило тайник.

Последняя пара перчаток натянута на руки. Она положила все, что было в тайнике, на пол, сама села на ковер и стала рассматривать страницу за страницей, предмет за предметом.

Письма и открытки. Валентинка. Цветок. Фотография — очень старая. Светловолосая девочка лет четырех или пяти, рядом — смуглый мальчик, робко держит ее за руку. За спинами малышей — детская площадка, качели и песочница. А сами они — в красном коробе велосипеда «Христиания».

Лунд так углубилась в размышления, что не слышала шагов за спиной, не сразу заметила, что через ее плечо заглядывает Пернилле Бирк-Ларсен. А когда заметила, то спросила:

— Кто это тут рядом с Нанной? — Она поднялась с пола с фотографией в руке. — Это ведь Нанна?

Пернилле в ужасе осматривалась: все разбросано, пустые коробки навалены в углу горой, в дом вернулся хаос.

— Что это за мальчик, Пернилле?