— Ты начинаешь сердиться? — заорала она ему. — Я делаю им одолжение, приезжаю сюда в свой законный выходной день, а какой-то прыщавый сопляк будет мне указывать. А не пойти ли тебе на каруселях покататься, сынок? Не мешай взрослым заниматься делом.

Он покраснел, замахал руками и возмущенно залепетал:

— Вы… о… Вы!

— Давай-давай, Микки-Маус заждался, — сказала она, кивая в сторону парка Тиволи.

— Стойте здесь! — завопил он. — Я иду за начальством!

Нужно было спешить. Сумок много. Почти все черные. Такие обычно покупают мужчины. Нанна же была красивой девушкой и любила красивые вещи.

Возле стойки слышались возмущенные голоса. Лунд уже почти бежала и вдруг увидела его. Небольшой розовый чемоданчик от модного дизайнера. Такой вполне мог купить Йенс Хольк на деньги муниципалитета.

Она взглянула на табличку с именем. С одной стороны было написано: «Фредериксхольмская гимназия», с другой: «Вестерброгаде, 96». Адрес Лотты. Да, Нанна хранила вещи здесь, она не хотела, чтобы Тайс и Пернилле о чем-нибудь догадались.

Лунд рванула чемодан с полки и бросилась к выходу, не обращая внимания на парня, который истошно верещал что-то и потрясал кулаками ей вслед.

Вопреки ее опасениям, Майер ответил на звонок.

— Вы получили списки пассажиров? — спросила она.

— Нет.

Тон у него все же был недовольный.

— Вы куда-то едете, Майер?

— Сегодня в SAS[7]забастовка, туда не дозвониться. Я еду в аэропорт. Довольны?

— Хорошо. У меня ее багаж.

Она уже сидела в зеленом «фольксвагене», глядя в открытый чемодан рядом на пассажирском сиденье.

— Какие-нибудь намеки есть, куда она собиралась? — спросил он.

Альбом для рисования. Кроссовки. Купальник. Теплая одежда. Почти все вещи с ценниками. Она перечислила все Майеру.

— Может, есть предположения, с кем она хотела лететь?

— Нет.

Лунд взяла упаковку резиновых перчаток, захваченных из дома, разорвала ее зубами, вытащила одну пару, натянула на руки.

— Я собираюсь спросить об этом Бирк-Ларсенов.

— Нет, Лунд! Только не их, ради всего святого! Вчера я сказал им, что дело закрыто. Оставьте их в покое, они и так намучились.

— Да, понятно… Что-нибудь придумаю.

— Лунд!

Ровно в назначенное время Бирк-Ларсен остановил свой фургон напротив индийского ресторанчика. Зазвонил телефон.

— Тайс… — это была Пернилле. — Банк не станет больше помогать нам.

— О чем ты?

— Они не станут помогать нам с домом. Может, возьмем кредит на фирму?

— У фирмы и без того набрано кредитов. Мы же решили продавать дом, ты забыла?

Ее голос звучал спокойно, почти радостно.

— Я сейчас здесь, в нашем доме. В Хумлебю. Ты не повесил занавески.

— Занавески! Вы, женщины, только о занавесочках думаете. А там ведь еще и водопровод, и электричество, и…

— Но даже без занавесок здесь замечательно!

Бирк-Ларсен остановился посреди улицы, сначала расплылся в широкой улыбке, а потом рассмеялся прямо в хмурое зимнее небо.

— Женщины, — сказал он.

Он ловил ее счастливый голос, доносящийся из трубки, видел любимое лицо в этот момент.

— Девочка моя…

Он не называл ее так уже сто лет.

— Девочка? — эхом повторила Пернилле. — Я откликаюсь на девочку?

— Раньше откликалась, почему нет? Знаешь, что я собираюсь сделать, девочка моя? Сейчас позвоню в агентство и скажу, что дом не продается. И пусть засунут свои комиссионные себе в задницу!

Тишина.

— Если ты не против.

Тишина.

— Если, конечно, — повторил он неуверенно, — ты не против.

— Это целый дом, Тайс. У нас никогда не было своего дома. А как же деньги?

— Я что-нибудь придумаю.

— Откуда мы возьмем столько денег?

— Раньше ты никогда об этом не спрашивала. Зачем же сейчас начинать?

— А тогда можно я приведу сюда мальчиков после обеда? Ты сможешь приехать? Давай покажем им дом вместе. Сможешь?

Он увидел в широком окне ресторана Амира. Юноша был так же уныл и встревожен, как прошлым вечером. Рядом с ним стоял отец — не намного счастливее, чем сын.

— Конечно, — сказал Бирк-Ларсен.

Опустив телефон в карман, он хлопнул в ладоши, улыбнулся малознакомым людям и почувствовал себя… живым.

Он знал места, где можно найти деньги. Не в первый раз оказывался в трудной ситуации, не в первый раз приходилось обращаться к определенным людям, чтобы не потонуть в бурных водах бизнеса. Просто придется сделать еще несколько звонков, еще более полезных.

Через дорогу, у входа в ресторан, о чем-то спорили Амир и его отец. Пожилой индиец, тыча пальцем в грудь сына, кричал так громко, что Бирк-Ларсен слышал его с другой стороны улицы, только ни слова не понял на чужом языке. Потом отец схватил Амира за руку, тот вырвался и яростно выругался на датском.

Двое детей в коробе трехколесного велосипеда навсегда застыли на фотографии, вклеенной в стол. Они все вырастают, все куда-то уходят, и кто-то — в бесконечную ночь.

Амир пересек дорогу, подошел к нему.

— Что-то случилось? — спросил Бирк-Ларсен.

— Давайте уедем отсюда.

И они забрались в алый фургон.

Скоугор по телефону искала пропавшее приложение к протоколу Стокке. Мортен Вебер целый час провел с людьми Бремера, пытаясь прояснить ситуацию. Маи Йуль, предоставленная сама себе в кабинете Хартманна, теряла терпение.

— Что у старика на уме? — спросил Хартманн.

— Бремер сейчас начинает разбирательство в департаменте Холька, — сказал Вебер. — Твое присутствие обязательно. От тебя ждут извинений и опровержения, в противном случае подадут на тебя иск за клевету.

Хартманн помахал Маи: уже иду. В ответ получил слабое подобие улыбки.

— То есть мне придется при всех взять свои слова обратно как последнему кретину?

Вебер покачал головой:

— Ну зачем же так прямолинейно, Троэльс. Мы можем сказать, что после ареста по ложному обвинению ты испытываешь сильный стресс. Бремер получит, что ему надо, и даже выразит тебе сочувствие.

— Это невозможно.

Маи Йуль пришла примерно с теми же соображениями, и не исключено, что они тоже исходили от самого Бремера.