— Тут все было необитаемо. Эту местность армия использовала как стрельбище, потому что сюда никто никогда не приходил. Чтобы сбросить здесь машину…

Лунд едва слушала. Она пыталась представить, что могло здесь происходить.

— Не рассчитывайте, что она тоже будет в машине. — Она подумала о Бенгте, который самостоятельно, без ее ведома, разыскал отца Метты Хауге, потому что был убежден в своей правоте. — Не делайте никаких допущений.

Майер еще раз поговорил с отцом Метты и выяснил, что его дочь, переезжая с фермы в город, обращалась в какую-то компанию по перевозке. Старик, конечно же, не помнил, что это была за компания. Однако в полицейском архиве имелась запись о том, что вещи Метты Хауге хранились на складе фирмы «Меркур». Фирма эта давно закрылась.

— Последним ее владельцем значится некая Эдель Лонструп, — добавил Майер. — У меня есть адрес. Может, завтра…

Время приближалось к десяти вечера.

— Едем, — сказала Лунд.

— Не поздновато? — спросил Майер.

— Да. Опоздали на двадцать лет.

Лонструп жила в Сёборге, на краю промышленного района. Ее дом скорее напоминал склад, чем жилище. Металлические ворота были не заперты, как и дверь покосившегося строения в конце подъездной дорожки. Майер вошел первым. Везде ящики и пыльный хлам. То и дело на упаковке мелькал выцветший логотип «Меркур». В глубине коридора за стеклянной дверью горел свет. Они разглядели кухню. То есть здесь действительно жили люди.

К стеклу приникло бескровное лицо в обрамлении морщинистых рук. Потом дверь приоткрылась, и хозяйка выглянула встретить гостей. Судя по серому халату и немытым волосам, гости к ней приходили не часто.

Они сидели на кухне и смотрели, как она ест. Обстановку как будто собирали на свалках: разномастная посуда, скособоченная плита, древний радиоприемник. «Меркур» закрылся десять лет назад после смерти ее мужа. Она заявила, что у нее не осталось ни списка работников, ни каких-либо других документов.

— Куда же они подевались? — спросил Майер.

— Я все выкинула. Зачем хранить эти бумажки? Если вы пришли из-за налогов, то идите на кладбище и говорите с ним, а не со мной.

— Кто-нибудь из ваших работников перешел в фирму Бирк-Ларсена?

— Работников? Какие это работники, всего лишь грузчики. Все они были бродяги. Один день работали на нас, другой на конкурента. И бог знает чем промышляли в остальное время. — Ее лицо застыло, словно она что-то вспомнила. — Вот почему он не с семьей проводил время, а болтался с ними. Там и выпивку находил, и женщин, и что угодно.

— У Бирк-Ларсена они тоже работали?

— Кто такой Бирк-Ларсен?

У женщины не было телевизора, насколько они могли заметить, ни одной газеты вокруг. Этот дом существовал отдельно от внешнего мира.

— А имя Метта Хауге вам что-нибудь говорит? — спросила Лунд.

— Какое имя?

— Метта Хауге. У вас хранились ее вещи.

— Оге продал все, что смог, когда дело прогорело. И свое, и вещи клиентов. Если бы он не умер, то попал бы в тюрьму.

— И вы ничего не сохранили?

— Смотрите сами. Тут все наше. Чужого нет.

Из темноты за их спинами раздался голос — более молодой и более робкий:

— В гараже еще кое-что осталось.

Они обернулись. Вторая женщина выглядела лет на сорок, но одета была как подросток из прошлого: длинный вязаный кардиган, застиранная пестрая футболка и джинсы. Волосы она собрала в два седеющих хвостика. У нее было лицо ребенка, одновременно испуганное и мятежное.

— Иди в свою комнату, — приказала Эдель Лонструп.

— Что именно? — спросила Лунд.

— Папины вещи. Много.

— Это просто коробки со старьем! — крикнула мать. — Немедленно иди к себе!

— Мы должны посмотреть, — сказал Майер. — Покажите, где это.

В пыльном гараже, помимо старого хлама в паутине, были навалены ящики с бумагами — бессистемно, беспорядочно. Напечатанное синими заглавными буквами слово «Меркур» встречалось и здесь.

Лунд просматривала компьютерные распечатки. Майер вываливал содержимое ящиков на пол.

— А что конкретно мы здесь ищем?

— Мужчину.

Он пнул ящик. По гаражу разлетелись бумаги и пыль.

— Не-а, — сказал Майер. — Здесь тоже нет.

Дочь Лонструп не ушла с матерью и наблюдала за ними из тени.

— Сколько вам было двадцать один год назад? — спросила ее Лунд.

— Семнадцать.

— Какими они были? Те мужчины, которых нанимал ваш отец?

— Грубые. Страшные. Большие. Сильные. — Вспоминая, она вцепилась в свой потертый кардиган. — Мама говорила, чтобы я к ним не подходила. Они были не такие, как мы. Они были… — Она замолчала, не договорив.

— Какие? — спросил Майер.

— Они были грузчики.

— Все? — Лунд оставила ящики и подошла к дочери Лонструп. — Мы ищем мужчину, который мог отличаться от остальных. Ему в то время было лет двадцать, может, двадцать пять. Возможно, он работал здесь не постоянно, а только изредка.

— Они все приходили и уходили.

Лунд пыталась представить этого человека. Если верить выводам Бенгта, он должен быть организован, умен, целеустремлен. Он не ловил женщин в ночи, он выслеживал их, приманивал, даже очаровывал.

— Да, он был другим. Он был лучше, умнее.

Женщина в кардигане молчала.

— И он обращал внимание на девушек. Разговаривал с ними, был вежлив, внимателен. — Картинка в голове Лунд становилась все отчетливее. — Он не был груб, наоборот, был милым и даже приятным. Был ли такой человек среди тех людей?

Молчание.

Лунд достала фотографию кулона в виде черного сердца.

— Вы видели когда-нибудь это украшение?

Женщина впервые вышла из темноты на свет. Она была, как показалось Лунд, необычайно красивой, но одиночество и изоляция наложили на ее красоту свой уродливый отпечаток.

Нет, она не видела такого кулона.

— Пойдемте, Лунд, — сказал Майер. — Тут есть где можно отмыть руки от этого хлама?

Женщина показала ему, где найти умывальник, и, не спуская глаз с Лунд, дождалась, когда его шаги стихнут за дверью.

— Такой человек был. — Она беспокойно оглянулась и понизила голос, чтобы Майер не услышал. — Только вы никому не скажете, что это я вам рассказала? Моя мать…

— Никто не узнает.

— Мужчины… они все хотели одного.

— И он тоже?

Она смотрела в прошлое.

— Нет. Его не любили другие грузчики. Они все пили, курили, ничего не делали. А он работал. Следил, чтобы они соблюдали график. Им это не нравилось.