— Поля! — позвал меня Иванов, оставшийся где-то позади, но слышать его голос сейчас казалось безжалостной и аморальной пыткой.

Я трусливо убегала от него, ощущая, как блузка на груди начинает пропитываться влагой. Это кровь медленно струится из огромной зияющей дыры, оставшейся на месте вырванного сердца.

***

— Что случилось, Поль? — Наташе пришлось склониться к самому уху, чтобы докричаться до меня сквозь громко играющую в зале музыку. — Минут пять назад здесь был злющий Иванов. Довёл до слёз подкатившую к нему Маринку и куда-то снова испарился. Вы что, так и не поговорили?

— Поговорили, — отмахнулась я, радуясь только тому, что за общим шумом вряд ли будет слышно, как я шмыгаю носом. С помощью ледяной воды удалось как-то успокоиться и смыть с лица слёзы, но я чувствовала, что сейчас мне будет достаточно и одного неосторожного слова, чтобы снова разреветься.

Забыть бы Максима раз и навсегда. Уехать на другой континент, чтобы никогда больше случайно с ним не пересечься и не вспоминать обо всех тех эмоциях, что он привнёс в мою жизнь. Это было особенно жестоко: сначала подарить столько радости и счастья, а потом вот так бесцеремонно выдрать их из моих рук и оставить меня ни с чем.

Хотя нет, всё же с чем-то. С тягостно давящим на грудь разочарованием, истёртыми почти что в пыль осколками моих надежд и чувством собственной ничтожности, от которого хотелось выть в голос.

— Так что, всё… плохо? — нерешительно уточнила Наташа, пристально вглядываясь в моё бледное, до сих пор покрытое красными пятнами лицо, и пытаясь поймать мой бегающий по залу взгляд.

— Всё просто никак, — слова давались с трудом, больно царапали горло и каждой саднящей маленькой ранкой на губах напоминали о том, как мы неистово целовались, не в состоянии оторваться друг от друга.

В последний раз. Теперь уже точно без всяких обнадёживающих «как», помогавших мне так долго отмахиваться от очевидного. Мы ведь и правда не пара: он вовсе не тот идеальный и понимающий парень, которого придумало моё воображение, а я — не девушка мечты, способная согреть его своим теплом. Мы были глупыми и самонадеянными, почему-то решив, что сможем дать друг другу что-то большее, чем несколько новых ран, оставшихся от соприкосновения острых осколков наших душ.

— Где Рита? Я хочу уйти домой.

— Сегодня гимназия осталась без дежурных, — усмехнулась Колесова и взглядом указала в центр зала. Там, среди топчущихся в медленном танце учеников, как обычно выделялись ярко-рыжие волосы высокого Чанухина, прижимавшего к себе Марго так тесно, что её с трудом можно было разглядеть за широкими плечами и обвивающими тело мужскими руками.

Они и танцевать-то не особенно пытались, лишь изредка отступая на шаг в сторону от других пар. Слава зарывался носом в её пышные светлые волосы и что-то увлечённо шептал, неторопливо накручивал на свой палец одну волнистую прядь, делая это будто неосознанно, по старой привычке, под влиянием эмоций перестав контролировать собственное тело. А Рита спрятала лицо у него на груди и только в исступлении цеплялась за ткань белоснежной рубашки на его плечах, выдавая тем самым своё волнение.

— Это уже второй танец, — шепнула мне Натка, вытягивая из транса, в который я впала, не моргая наблюдая за друзьями, впервые настолько открыто и демонстративно близкими друг с другом. Несмотря на все разногласия, на казавшиеся непреодолимыми обиды, и вопреки мнению общества, успевшего рассмотреть их отношения под увеличительным стеклом.

Радуясь, что хотя бы одной из нас этот день может принести счастье, а не слёзы и разочарование, я уже было собиралась попрощаться с Колесовой, но отвлеклась на вибрацию в телефоне, который как назло застрял в узком кармане форменной юбки и уже перестал звонить, когда мне наконец удалось его достать.

Меньше всего я ожидала увидеть пропущенный звонок от Максима. И, если честно, даже обрадовалась тому, что судьба уже распорядилась за меня и не позволила снять трубку и снова вернуться в водоворот наших бессмысленных разговоров, загонявших всё в ещё больший тупик, чем упрямое и горделивое молчание.

Сердце подпрыгивало, сжималось, трепетало и кричало отчаянно «Перезвони!», а гордость любезно напоминала мне обо всех уже полученных от него словесных оплеухах и уверенно заявляла, что Иванов должен быть отправлен в самом дальнем и труднодоступном направлении, вместе со своими перепадами настроения и неконтролируемой агрессией. И именно гордости мне хотелось поддаться, ведь тогда сама собой пропадала необходимость вновь искать пути решения всех наших проблем.

Пока я разрывалась в сомнениях, напряжённо вглядываясь в экран до сих пор зажатого в руке телефона, тот загорелся, известив меня о новом сообщении. Я открывала его с ощущением фатальной неотвратимости происходящего, ожидая чего-то такого, что станет итогом нескольких последних дней, проведённых в напряжённом и подвешенном состоянии.

Но реальность оказалась непредсказуемой и странной, с одной стороны, став для меня полной неожиданностью, а с другой — наспех собрав воедино ошмётки веры в лучшее.

≫ Поля, прости меня пожалуйста.

≫ Скажи мне, где ты. Нам правда нужно нормально поговорить.

Я глубоко вдохнула и следом резко выдохнула, пытаясь понять, какое решение станет наиболее правильным в этой ситуации. Взвешивала, как мне стоит поступить, чтобы сделать всё как следует, не угодить в очередную ловушку, не поддаться слабости и не сделать нас заложниками собственных чувств.

А пальцы уже стремительно набирали текст с указанием места, где нам нужно было встретиться через несколько минут. Потому что я, чёрт побери, просто безумно этого хотела.

— Привет, Полина, — я оторвалась от экрана телефона и недоверчиво посмотрела на Диму Романова, стоящего прямо напротив. Он подошёл настолько близко, что сквозь душный, спёртый воздух зала мне удалось почувствовать запах его одеколона, больше не круживший голову, а вызывающий стойкое отторжение и лёгкую брезгливость.

Впрочем, смотреть ему в глаза мне до сих пор было ужасно неуютно, будто в этот самый момент я возвращалась в двенадцать месяцев своего позорного воздыхания по его псевдосвятому лику, поэтому я смущённо отвела взгляд и сделала маленький, еле заметный шажок назад, тем самым вызвав у него ещё более широкую и счастливую улыбку.

— Ты что-то перепутал, Дим, — громко выступила Наташа, наоборот, решительно шагнув вперёд из-за моей спины. — Место для мудаков выделено у стены напротив.

— Может быть, потанцуем? — показательно игнорируя Колесову, обратился он ко мне, медленно и грациозно придвигаясь всё ближе, бесцеремонно вторгаясь в моё личное пространство, в котором я точно не хотела бы его видеть.

«А ведь когда-то очень хотела», — издевался внутренний голос, и внезапно в полной мере прочувствованная на себе жара, стоящая в помещении, начала вызывать невыносимую тошноту.

По крайней мере, мне хотелось думать, что виной всему именно жара.