– Никого! – шепнула она с облегчением, и женщины, крадучись,вошли, как поняла Анжель, в барскую библиотеку, ибо все стены были уставленытяжелыми шкафами с книгами, да и кругом лежали раскрытые книги, и сердце Анжельвдруг сжалось от тоски: как давно она не держала в руках книг, даже невспоминала о них, а ведь, по всей видимости, они занимали немалое место в той,забытой ее жизни! Марфа Тимофеевна пыталась отворить окно, через которое, каквидно, хотела бежать, но вдруг ахнула и отпрянула за портьеру, знаком велевАнжель сделать то же самое.

Вытянув шею, Анжель все-таки ухитрилась глянуть в окошко…Да, бежать уже было поздно: французы окружили дом.

Теперь оставалось только смотреть, как схватились солдаты сдесятком, не более, крестьян, составлявших, очевидно, всю немногочисленнуюприслугу и защиту охотничьего домика и вооруженных кто чем.

Французам было нечего терять, и они дрались, как хищныезвери, тесня растерявшихся мужиков, которые один за другим падали на снег, икаждая новая жертва исторгала новый стон из груди Марфы Тимофеевны. Это ведьдля Анжель они были просто люди, просто русские крестьяне, а княжья мамка всехзнала сызмальства, их жизнь протекала на ее глазах… Но вот и Анжель увиделазнакомого: это был Лука, который, и раненный, простертый на земле, отбивался отфранцуза, не давая снять со своих ног валенки. Разъярясь, солдат рубанул емуруку саблею, чтоб не мешал. Издав пронзительный крик, Лука воздел кровавуюкультю к небу, потом ткнул ею в солдата – и отдал богу душу. Солдат сего даже незаметил: он стаскивал с еще вздрагивающих ног вожделенную обувку. Однакопроклятие Луки не замедлило его настигнуть: щелкнул выстрел – и француз ткнулсяв снег рядом со своей жертвою.

Марфа Тимофеевна быстро, молча перекрестилась, словно не всилах была слова молвить, и Анжель увидела молодого князя, который в рванойбекеше, со свисающим рукавом (верно, вырывался неистово от тех, кто его пыталсясхватить) бежал между раскидистыми, облезлыми яблонями к низким бревенчатымсараям, откуда доносилось ржание испуганных лошадей, – бежал, стреляя,чудилось, беспрерывно из трех пистолетов. Вот он отбросил один, выдернув из-закушака запасной; отбросил другой, выхватил саблю – и та замелькала сневообразимой быстротой, разя направо и налево врагов, ошеломленных тем, чторусский и левой рукою рубился ловчее, чем все они, вместе взятые, правымируками. А князь кидался навстречу всякой опасности неостановимо, подавлялвсякого своей храбростью, доходившей до безрассудства, как если бы у него небыло души, способной испытывать страх; и пули, словно колеблясь в своемстремительном движении от зрелища этой беззаветной отваги, пролетали мимо, незадевая его.

До конюшен оставалось несколько шагов, как вдругбезостановочный шепот Марфы Тимофеевны: «Господи! Господи, спаси и помоги!»,сопровождавший всякое движение ее любимца, затих – и послышалось сдавленноепроклятие Варваре, которая выскочила из конюшен и побежала к барину, не обращаявнимания на пули. Она была вся растрепанная, с голой грудью, в порванной добедер юбке, словно с трудом вырвалась из чьих-то жадных, похотливых рук. Следомвыскочили два солдата: один со спущенными штанами, другой – в расстегнутых, такчто без слов было понятно, от чего спасалась Варвара.

Она бежала, петляя, и мешала князю стрелять в подступавшихврагов. Боясь задеть Варвару, он опустил пистолет, однако французам жизнь этойбешеной девки мало была дорога, поэтому случилось то, что неминуемо должно былослучиться: из-за голого смородинового куста прилетела пуля и скосила ее набегу.

Варвара рухнула к ногам барина, перевернулась на спину,мучительно выгибаясь, подняв к небу острые, напрягшиеся груди, а руки еецеплялись за полы одежды, за ноги князя, сковывая, спутывая его движения… ипоследние усилия жизни и любви Варвары стали теми сетями, в которые был пойманэтот отчаянный храбрец. Невольно замедлясь, он опустился на одно колено, глядяв помертвелое лицо, навеки утратившее яркую смуглость, и, собрав в горстьчерные, распустившиеся, перемешанные со снегом волосы, поднес их к губам, какбы отдавая Варваре последнюю дань любви. Но больше он уже ничего не мог сделатьни для нее, ни для себя, ибо на него навалились сразу несколько человек.

Марфа Тимофеевна вскрикнула, Анжель, забыв об осторожности,высунулась в окно и увидела, как медленно, тяжело князь поднялся сперва наколени, потом во весь рост – французы висели на нем, как волки, – развелплечами раз, другой… они посыпались, накинулись снова, опять были сброшены.«Милый, милый! Ну!..» – умоляюще застонала Анжель, однако откуда ни возьмись появилсяеще какой-то француз – дюжий, могучий, в тяжелой шубе поверх рваного мундира –и навалился на борющихся, так что никто уже не поднимался.

* * *

– Лелуп! Виват, Лелуп! – послышались приветственные крики, иАнжель невольно перекрестилась, словно увидела призрак.

Лелуп! Откуда он взялся? Возможно ли, чтобы еще и этоткошмар прибавился к тому ужасу, который она вынуждена наблюдать? Не довольноли, что они с Марфой Тимофеевной, вцепившись с двух сторон в портьеры,беспомощно глядят, как солдаты со злорадными, оскорбительными выкрикамипоставили князя на ноги? Голова его свесилась на грудь, из рассеченного лбаструилась кровь, колени подгибались, но, не давая врагу долго торжествовать, онподобрался, распрямил плечи, улыбнулся дерзко…

– Родной мой! – выдохнула Марфа Тимофеевна. – Красавец!

А он и впрямь был красив – даже сейчас: бледный, глазаприщурены, светлые волосы вразлет – весь словно летел, и что ему враждебные,жестокие руки, державшие его мертвой хваткой?! Сила духа окрыляла его изаставляла улыбаться, даже и глядя в лицо смерти.

Его прислонили к дереву, и какой-то драгун приставил к егогорлу палаш. Князь смотрел на него с равнодушной полуулыбкою, словно непонимал, что одно небрежное движение француза может враз прервать нить егожизни.

– Экий проклятый! – удивился драгун. – Не сдается. Чтоделать, а, Лелуп?

– Коли его! – отмахнулся тот, сдирая со скрюченныхпредсмертной судорогой пальцев Варвары многочисленные кольца. «Жаловал он еещедро!» – ужалила Анжель змея-ревность в самое сердце, еще не забывшее, каккнязь целовал волосы мертвой красавицы. Наконец, воскликнув:

– Cе sera plus vite! [12] – Лелуп отсек пальцы Варварывместе с кольцами.

Завидев сие, князь плюнул в его сторону, и это ожесточилодрагуна, который опять приставил палаш к горлу пленника, однако же вновьпередумал, воскликнув:

– Нет, мне, видно, не убить его!

– Тебе велено! – заорал Лелуп, с усилием нанизывая колечкина свои распухшие, обмороженные пальцы.