Так прошло три дня: за разговорами, трогательными объятиями, слезами и безуспешными попытками меня накормить.

– Мэй, завтра мне нужно пойти в студию на генеральный прогон перед концертом, – прокряхтела Марго. Она забралась на стремянку, чтобы достать осенние сапоги с верхней полки высокого шкафа. Судя по прогнозу погоды, тепло уже не вернется. – Часа на три-четыре. Справишься?

– Конечно, – в горле пересохло, я прокашлялась и повторила. – Без проблем.

– А ты придешь на концерт в воскресенье? – она осторожно спускалась с лестницы, держа длинную коробку перед собой.

– Я как-то… Не уверена, что готова выходить в люди.

– Перестань, я тебе целыми днями говорю, что пора вставать. Да и свежий воздух тебе нужен не меньше еды.

– У меня же голова кружится, как я приду? – не унималась я.

– Поэтому я сейчас же принесу тебе еще блинов! Сегодня за завтраком ты была умницей, съела целых… полблина! – она, хихикая, подмигнула. – Или что тебе приготовить?

– Блины были хороши. Со вкусом детства, – я осилила попытку улыбнуться, первую за все время.

– Я тут подумала, – вдруг сказала Марго после моего «обеда» из целого одного блина, – не нужно давить в себе слезы, лучше выплакать все и сразу!

И включила «Знакомьтесь, Джо Блэк». Всю концовку фильма мы прорыдали, держась за руки. Как только начались титры, Марго быстро набрала новое название: «Сладкий ноябрь».

– Нет, я больше не могу! – простонала я, вытирая еще не высохшие слезы от закончившейся печальной картины.

– Надо! – отрезала Марго. История повторилась, наши синхронные шмыганья носом постепенно перешли в рыдания взахлеб. Наверное, со стороны мы выглядели жалко, что не имело ни малейшего значения. Марго вновь лечила мое сердце всеми доступными ей методами, даже, на первый взгляд, абсурдными.

Я проснулась, когда услышала щелчок входной двери, и подскочила на диване, не сразу поняв, где нахожусь. Я тревожно огляделась и выдохнула, сердцебиение постепенно успокоилось, и я сказала себе: «Просто Марго ушла на репетицию, все хорошо».

Пятничное утро выдалось таким же пасмурным, как и вся первая неделя сентября. Я поднялась и поняла, что меня не штормит, чудодейственные блины Марго помогли. Я поставила разогреваться в микроволновку пару тоненьких блинчиков, самонадеянно вообразив, что теперь справлюсь уже с двумя и отправилась в ванную умываться. Почистив зубы, я решила позвонить папе. Он знал, что у нас с Тони что-то произошло, но Марго не стала рассказывать ему, что именно, да и подобная информация причинила бы ему ужасную боль. Может быть, он бы даже попытался отыскать Тони и сделать что-нибудь с ним… Может быть, я бы даже не возражала.

– Папа, привет! – мой голос все еще не звучал бодро, но лучше, чем во все прошлые дни.

– Мэй, доченька, как ты? Я так переживаю, возвращайся домой?

– Обязательно, папочка, – я облокотилась на раковину, слезы потекли по щекам, я сдавленно прошептала. – Я скучаю по тебе.

– Не плачь, милая, – он вздохнул, очевидно, ему было нелегко слышать, как я плачу и не иметь возможности обнять и успокоить меня. – Давай я приеду? Я всю неделю хотел, но Марго…

– Нет, не нужно, – резко перебила я его. Мои слова прозвучали слишком жестко, я испугалась, что папа обидится и добавила. – Лучше я приеду, папочка. Только не сегодня, хорошо? Завтра.

– Конечно, – ответил он, я чувствовала его переживания по голосу, по паузам, по дыханию. – Я тебя очень жду.

Когда мы распрощались, я снова горько заплакала. Но вовсе не из-за того, как поступил со мной Тони. Я почувствовала, словно перешагнула эту страшную обиду, хотя понимала, что пройдет еще немало времени, прежде чем я восстановлю душевное равновесие. Однако теперь я плакала не о себе, а о папе: он не заслужил снова и снова страдать, и меньше всего я хотела быть причиной его переживаний.

Я заправила диван, аккуратно сложив постельное белье, пора было возвращаться в вертикальное положение. Чтобы заглушить собственные мысли, я погромче включила телевизор, где шел незнакомый мне сериал. Затем принесла с кухни еще теплые блинчики и поудобнее устроилась в мягких декоративных подушках. Все было «как будто, нормально», словно был обычный «выходной», проводимый за бездельем. Я облизала масляные пальцы и с тоской посмотрела на второй блин и подумала: «Все-таки я переоценила свои возможности». На кухне, убрав оставшийся блинчик в стеклянный контейнер, я сполоснула свою тарелку и кофейную кружку Марго, оставленную на столе после ее раннего завтрака. Когда я выключила воду, мне показалось, что я услышала тихий стук. Я замерла, прислушиваясь. Спустя полминуты стук повторился, кто-то стучал в дверь. Сердце замерло. Я беззвучно, не дыша, прошла по коридору, ведущему из кухни в прихожую, успокаивая себя тем, что стучать мог кто угодно. В любом случае, я не желала выдать непрошеному гостю своего присутствия в квартире. Я потянулась к глазку, но, услышав голос, отпрянула в испуге.

– Мэй, – чувствовалось, что Тони прислонился к двери, она словно вибрировала от его негромких, но четких слов. – Майя, я знаю, что ты здесь.

Он снова негромко постучал. Хотел ли он, чтобы ему открыли, или просто привлекал внимание? Почему-то я была уверена, что он не врал – он знал, что я в квартире у Марго.

– Прости меня, Майя. Мне так жаль, – помимо его слов я слышала какое-то шуршание на железной поверхности двери. Я крепко вцепилась в боковую стенку шкафа, чувствуя, что могу в любой момент соскользнуть вниз на непослушных слабых ногах. – Я совершил непоправимую ошибку и уже не смогу ее исправить. Мне нечего сказать в свое оправдание.

Повисла пауза. Зачем я слушала? Почему не ушла сразу, закрывшись в спальне Марго или ванной?

– Я уезжаю из города, – голос Тони стал чуть тише, видимо, он отошел от двери. Я сглотнула, мне было больно слышать, что он уезжает, не попытавшись… «Не попытавшись сделать что?» – я не могла логически завершить упрямую мысль. Объясниться, почему сначала унизил меня, а потом так жестоко предал? Вымаливать моего прощения? Вернуть меня? Я прикрыла рот рукой, чтобы не выдать стоном страдания, что я стою в нескольких сантиметрах от него, по щекам заструились слезы. – Майя, если ты найдешь в себе силы, прошу, позвони по номеру, который я оставлю здесь. Я хочу, чтобы ты узнала правду.

Послышался шорох. Я почти физически ощущала, как крохи накопленного за последнюю неделю спокойствия покидают мое тело.

– Через минуту меня здесь не будет, поэтому не бойся открыть дверь, хорошо? – голос стал таким далеким. – Я люблю тебя, Майя. Я всегда буду тебя любить.

Он сказал последние слова так тихо, что я не была уверена, не придумало ли их мое воспаленное больное сознание от отчаяния. Не в силах сопротивляться гравитации, мое обмякшее тело рухнуло на пол, и, могу поклясться, душа рухнула гораздо, гораздо ниже – в самый ад.

Я едва осознавала, сколько времени провела на полу прихожей. Если Марго еще не вернулась, значит, не больше двух-трех часов. Я смотрела в одну точку, даже не видя толком, куда именно. Плакать я перестала довольно быстро, словно слезы полностью закончились в моем организме. А потом все во мне замерло: мысли, эмоции, движения. Только медленный почти не ощущающийся пульс и едва заметное дыхание свидетельствовали о том, что я еще жива.