– Я заработала каждый пенни этих денег на обратном путик дому, и на это ушел год. Только не спрашивайте меня, как я это делала. Следиз того прошлого тянется за мной до сих пор. Впрочем, такого больше неповторится, не сомневайтесь.

– Тебя могли посадить на электрический стул! – неунималась Селия. – Подвесить на тех самых проводах!

– Дорогая, ты пока еще не выступаешь в суде в качествесвидетеля, – с беспокойством в голосе остановила Селию Беатрис.

– Послушай, Мэри-Джейн, – вмешался в разговорМайкл, – если ты нуждаешься в чем-либо, я готов приехать и помочь. Яговорю это вполне серьезно. Скажи только когда – и я буду в Байю.

Двадцать пять тысяч долларов?!

Взгляд Моны остановился на Роуан. Та хмурилась, пристальноглядя на цветы, словно тихо переговаривалась с ними на им одним известномтайном языке.

Мэри-Джейн красочно, во всех подробностях рассказала о том,как карабкалась на болотные кипарисы, как узнала, до каких именно электрическихпроводов можно дотрагиваться, а до каких – нет, о похищенных рабочих рукавицахи сапогах. Кто знает, быть может, эта девчонка и в самом деле обладаетгениальными способностями?

– Какими другими фондами ты владеешь? – спросилаМона.

– А какие тебя интересуют?

– О боже, Мэри-Джейн! – Мона старалась говоритьтем же тоном, что и Беатрис. – Меня всегда привлекала фондовая биржа.Бизнес для меня – это искусство. Все знают об этом моем увлечении. Я мечтаюоднажды основать свой собственный инвестиционный фонд открытого типа. Полагаю,тебе известен термин «взаимный фонд»?[10]

– Разумеется, – ответила Мэри-Джейн, посмеиваясьпро себя.

– У меня уже есть созданный за несколько последнихнедель, полностью спланированный портфель…

Мона резко остановилась. Ну разве не глупо – попасться наудочку, закинутую тем, кто, возможно, вообще тебя не слушает? Оказатьсяпосмешищем в глазах сотрудников фирмы «Мэйфейр и Мэйфейр» – это одно. В концеконцов все быстро забудут о ее промахе. А стать объектом насмешек этой девчонки– совсем другое.

Но Мэри-Джейн смотрела на нее серьезно, словно приглядываясьи стараясь понять как можно лучше.

– Правда? Ладно. Позволь мне теперь спросить тебя ещевот о чем. Как ты смотришь на телевизионный канал «Домашний магазин»? Я решила,что такое дело должно иметь успех: люди будут раскупать все как сумасшедшие! Ипотому вложила в этот канал десять штук. Знаешь, что произошло?

– Цена акций почти удвоилась за последние четыремесяца, – сказала Мона.

– Точно. Именно так. Но откуда ты узнала? Ты оченьстранная, крошка. Одна из этих богатеньких девочек из пригорода, которые носятленточки в волосах и ходят в храм Святого Сердца. Понимаешь, о ком я? Я всегдадумала, что ты даже не станешь говорить со мной.

В этот момент Мона почувствовала легкий, но болезненный уколв сердце, жалость к этой девчонке, ко всем ощущающим себя изгоями из-запренебрежительного отношения к ним окружающих. Мона никогда не страдалаотсутствием самоуверенности. Но эта девочка, с детства лишенная социальнойзащищенности и практически не получившая образования, тем не менее готова быладействовать на свой страх и риск, руководствуясь лишь собственной интуицией иприродными способностями.

– Пожалуйста, милые, прекратите эти разговоры. Вы не наУолл-стрит, – взмолилась Беатрис. – Мэри-Джейн, а где сейчас твоябабушка? Ты не сказала о ней ни слова. И вообще, уже четыре часа, так что ещенемного – и тебе пора уходить, если собираешься успеть домой засветло.

– С бабушкой все прекрасно, тетя Беатрис, –ответила Мэри-Джейн, глядя при этом прямо в глаза Моне. – Знаете, чтослучилось с бабушкой, когда мама забрала меня с собой в Лос-Анджелес? Мне тогдабыло шесть лет. Слышали вы эту историю?

– Да, – сказала Мона.

Все слышали. Беатрис до сих пор не могла без содроганиявспоминать о том, что произошло. Селия уставилась на девочку, словно нагигантского москита. Лишь Майкл, казалось, пребывал в полном неведении.

Случилось вот что: бабушку Мэри-Джейн, Долли-Джин Мэйфейр,внезапно запихнули в приходский дом, после того как ее дочь уехала сшестилетней Мэри-Джейн. Долли-Джин умерла в прошлом году и была похоронена всемейном склепе. Погребение прошло пышно, как и полагается в тех случаях, когдаумирает кто-то из Мэйфейров. Кто-то позвонил в Новый Орлеан – и все Мэйфейрывыехали в Наполеонвилль, где били себя в грудь, скорбя и сожалея, что стараяженщина, бедняжка Долли-Джин, умерла в приходском доме. Хотя, если честно,большинство о ней никогда даже не слышали.

И в самом деле, никто из них по-настоящему не зналДолли-Джин. Во всяком случае, такой, какой она была в старости. Лорен и Селиявидели ее много раз, но лишь когда были маленькими девочками, разумеется.

Старуха Эвелин была знакома с Долли-Джин лучше других, ноСтаруха Эвелин никогда не покидала Амелия-стрит, чтобы поехать на сельские похороны,и никому даже не приходило в голову просить ее об этом.

Вскоре после погребения Долли-Джин Мэри-Джейн приехала вгород и, услышав о смерти бабушки, подняла на смех всю родню и дажерасхохоталась прямо в лицо Беа.

– Черт побери, она не умерла! Она пришла ко мне во снеи сказала: «Мэри-Джейн, приди и забери меня. Я хочу вернуться домой». Теперь янаправляюсь в Наполеонвилль, и вы должны сказать мне, где находится этотприходский дом.

Всю эту историю Мэри-Джейн рассказала Майклу, и егоудивленный вид вызвал у окружающих смех.

– Но почему же Долли-Джин не рассказала тебе во сне,где находился этот дом? – спросила Мона.

Беатрис метнула в нее неодобрительный взгляд.

– Да, она не объяснила, как найти дом. Это факт. И тыправильно его подметила. У меня есть своя теория о духах и причинах, по которымони, как вы знаете, все запутывают.

– Мы все так делаем, – хмыкнула Мона.

– Мона, сбавь тон, – обернулся к ней Майкл.

«Ведет себя так, словно я его дочь, – раздраженноподумала Мона. – И по-прежнему не сводит глаз с Мэри-Джейн».