Симеон Стилит[46] нисколько бы не огорчился, узнав, что какой-то другой святой еще дольше него простоял на еще более узком столбе. Если же забыть о святых, единственным лекарством от зависти для обычных мужчин и женщин видится счастье, и вся беда в том, что зависть сама по себе является могучей преградой на пути к счастью.

Думаю, зависть во многом обуславливается страданиями, перенесенными в детстве. Ребенок, который видит, что родители предпочитают ему его брата или сестру, приобретает привычку завидовать; взрослея и выходя в мир, он везде ищет несправедливость, жертвой которой себя мнит, мгновенно замечает малейшие ее признаки или придумывает их, когда в действительности ничего такого не происходит. Такой человек неизбежно несчастен и становится головной болью для своих друзей, которые далеко не всегда помнят о необходимости избегать мнимых обид. Начав с убеждения, будто он никому не нравится, такой человек в итоге собственным поведением превращает фантазию в реальность.

Также среди детских бед, приводящих к аналогичному результату, можно упомянуть наличие родителей, не расположенных выказывать родительскую любовь. В отсутствие незаслуженно выделяемых брата или сестры ребенок может вообразить, что детей в других семьях любят больше, чем это демонстрируют его собственные отец и мать. Потому он возненавидит других детей и своих родителей, а когда вырастет, ощутит себя Ишмаэлем[47]. Отдельные разновидности счастья естественно присущи каждому по праву рождения, и лишиться этих «врожденных» достоинств значит, почти всегда, извратить свою природу и озлобиться.

Но завистник может сказать: «Зачем внушать мне, будто лекарством от зависти является счастье? Я не могу обрести счастье, пока продолжаю испытывать зависть, а вы говорите, что я не могу перестать завидовать, пока не найду счастье». Однако настоящая жизнь никогда не определяется столь непогрешимой логикой. Простого осознания того факта, что твоими чувствами руководит зависть, уже достаточно для того, чтобы сделать первый шаг к исцелению. Привычка мыслить сравнениями губительна. Когда в жизни случается что-нибудь приятное, этому надо радоваться в полной мере, не отвлекаясь на мысли, что, возможно, нечто еще более приятное происходит с кем-то другим. «Да, – говорит завистник, – за окном светит солнце, на дворе весна, птицы поют, цветы распускаются, но я-то знаю, что весна на Сицилии в тысячу раз прекраснее, что птицы поют куда слаще в рощах Геликона, и роза Сарона многократно превосходит красотой мой сад»[48]. При таком образе мыслей солнечный свет тускнеет, птичьи трели превращаются в бессмысленный лепет, а цветы утрачивают все свое очарование. К любым прочим радостям жизни такой человек относится не менее пристрастно. «Да, – твердит он самому себе, – дама моего сердца прелестна, я люблю ее, и она любит меня, но насколько более восхитительной была, должно быть, царица Савская! Ах, были бы у меня возможности Соломона!»

Все подобные сравнения бессмысленны и глупы; не важно, кто вызывает наше негодование – царица Савская или ближайший сосед, страдать по этим поводам бесполезно. Мудрый человек не перестает восхищаться тем, чем восхищался ранее, только потому, что у кого-то есть что-то еще. По сути, зависть представляет собой форму порока (отчасти морального, отчасти интеллектуального), который проявляется в том, чтобы воспринимать вещи не такими, каковы они сами по себе, а лишь через их сопоставление. Скажем, я зарабатываю достаточно для того, чтобы удовлетворять свои нужды. Вроде бы я должен быть доволен, но мне известно, что кто-то, кого я вовсе не считаю лучше себя, зарабатывает вдвое больше моего. Если я завистлив, это открытие ослабляет то удовлетворение, которое я до сих пор ощущал, и меня начинает разъедать чувство несправедливости. Здесь надлежащим лекарством будет ментальная дисциплина, привычка избегать бесполезных мыслей. В конце концов, что может быть завиднее счастья? Если я сумею исцелиться от зависти, то смогу обрести счастье – и уже мне станут завидовать. Человека, который получает вдвое больше меня, наверняка терзают сомнения, что кто-то зарабатывает вдвое больше него, и так далее. Если хочется мирской славы, можно завидовать Наполеону. Однако сам Наполеон завидовал Цезарю, Цезарь завидовал Александру, а Александр, смею полагать, завидовал Гераклу, персонажу вымышленному[49]. Потому нельзя избавиться от зависти лишь через достижение успеха, ибо всегда найдется, в истории или в легенде, кто-то более успешный. Избавиться от зависти возможно, наслаждаясь удовольствиями на своем жизненном пути, выполняя ту работу, которую нужно делать, избегая сравнений с теми, кого вы мните (не исключено, что совершенно зря) более удачливыми, чем вы сами.

Излишняя скромность имеет много общего с завистью. Скромность считается добродетелью, но лично я сильно сомневаюсь в том, стоит ли рассматривать ее в самых предельных формах как таковую. Скромным людям нужна изрядная доля одобрения, и зачастую они не отваживаются браться за дела, которые вполне способны выполнить. Они считают, что находятся в тени тех, с кем обычно общаются. Поэтому они особенно склонны к зависти, а зависть подталкивает их к несчастью и злобе.

Со своей стороны, готов заметить, что многое можно сказать о воспитании мальчика, привыкшего воображать себя среди лучших. Не думаю, что павлин завидует хвостам других павлинов, так как каждого павлина убеждают, будто его собственный хвост – лучший на всем свете. А потому павлины – птицы довольно миролюбивые. Вообразите, насколько прискорбной сделалась бы павлинья жизнь, если бы этим птицам стали внушать, что скверно восхищаться собой. Всякий раз, видя, как другой павлин распускает хвост, наша птица говорила бы себе: «Я не должен думать, что мой хвост лучше, чем у него, потому что это неправда, но как же мне этого хочется! Вон тот напыщенный индюк так уверен в своем великолепии и превосходстве! Выдрать ему, что ли, парочку перьев? Тогда, глядишь, мне больше не придется перед ним унижаться». Или наш герой подстроит ловушку другому павлину, или докажет, что его собрат повинен в поведении, недостойном этой птичьей породы, и публично осудит его на собрании павлиньих вожаков. Постепенно он придет к убеждению, что павлины с особенно красивыми хвостами почти всегда порочны и что мудрый правитель павлиньего царства должен выделять среди прочих скромную птицу с несколькими облезлыми перышками в хвосте. Твердо усвоив это мнение, наш герой начнет желать смерти всем птицам с красивыми хвостами, а в итоге по-настоящему красивый хвост превратится в смутный отголосок прошлого. Таково торжество зависти, маскирующейся под мораль. Но там, где всякий павлин мнит себя красивее других, отсутствует необходимость во всех перечисленных репрессиях. Каждый павлин рассчитывает получить первый приз в состязании красавцев, и каждый, ценя собственную паву, верит, что преуспел.

Зависть, конечно, тесно связана с конкуренцией. Мы не завидуем удаче,