— Ты невозможный! — воскликнула она. — Непонимаю, за что ты ополчился на Валеру! Он благороден и…

— И красив, — не без ехидства добавилПокровский. — Не знаю, решится ли он сесть с нами за стол, он ведь в своемтрактире привык смотреть, как едят другие. Из гардероба.

— Раньше ты к нему не придирался! И всегда был радушен.

— С тех пор кое-что изменилось.

Блондинка задрала нос и двинулась через комнату к одной издверей. Наташа отскочила от перил, чтобы снизу ее случайно не заметили. Вот этоотношения! Интересная семейка.

— Кстати, — неожиданно вспомнила блондинка иобернулась. — Твоя новая помощница приехала?

— Можно и так сказать, — с трагически-веселойинтонацией ответил Покровский.

— Мне бы хотелось на нее посмотреть.

— Мне бы тоже, — искренне признался он.

— Я, пожалуй, приглашу ее к столу, — вмешалсяГенрих Минц, появившийся из кухни, откуда до Наташи донесся дразнящий запахяичницы.

Взволновавшись, она просочилась в дверь и тихонько прикрылаее за собой. Через минуту раздался легкий стук, и эконом сказал из-за двери:

— Деточка! Вас ждут завтракать.

— Благодарю, — церемонно ответила Наташа, хмыкнувпо поводу «деточки». — Сейчас спущусь.

Прежде чем предстать перед всей честной компанией, она ещераз подошла к зеркалу и окинула себя критическим взором. Ужас что за вид! Ольгапостаралась от души: пожалуй, даже Сева Шевердинский не назвал бы ее теперьсимпатичной, а уж тем более сексуальной. Впрочем, на кой черт ей сейчассексуальность, когда она тут прячется, спасая свою жизнь?!

Спустившись на первый этаж, Наташа увидела неплотноприкрытую дверь, из-за которой доносились голоса и звяканье посуды, а рядом сдверью — забавного молодого человека с нежными розовыми щеками и русым чубом,старательно зачесанным на один бок. Он стоял и банально подслушивал, и на лицеего отражалось растерянное упрямство.

— Здрасьте! — вполголоса поприветствовала егоНаташа, тихонько подойдя поближе.

Молодой человек вздрогнул и залился стыдливым детскимрумянцем.

— Я вот тут… — пробормотал он. — Некоторымобразом…

— Я тоже — тут и тоже — некоторым образом, — хмуросообщила Наташа. — Кто вы такой?

— Друг Марины, — растерянно ответил молодойчеловек. — Мы приехали, а он…

— А! Так это вы — гардеробщик! — догадаласьНаташа.

— Это невозможно терпеть! — со слезами в голосевозмутился бедняга. — Андрей Алексеевич меня постоянно унижает. При ней,заметьте. Ну и что, что я работаю в гардеробе? Это ведь временно, пока я непоступлю в институт. А я обязательно поступлю! Я вовсе не такой кретин, какимон хочет меня представить.

— Меня трогают ваши переживания, — совралаНаташа. — А Марина, она ему кто?

Валера поглядел на нее трагически:

— Единственная дочь.

— Ах, дочь! Вон оно что! А жена? — его собеседницане в силах была сдержать любопытство. — Есть у него жена?

— Нету, — коротко ответил он и снова вернулся ксвоим горестям. — Была бы жена, не позволила своему мужу глумиться надчувствами дочери. Андрей Алексеевич хочет нас разлучить, а это подло.

«Значит, так. Жены у него нет. Тогда я вообще ничего непонимаю! Почему в помощницах он хочет видеть какую-то уродку?»

— Как вас зовут? — спросила Наташа у молодогочеловека.

— Валера. — Румянец стал на полтона темнее. —Валера Козлов. А вас?

— Зовите меня Натальей. Сколько вам лет?

— Двадцать, а что?

— А как вы попали в гардероб?

— Как все. Приехал из Дальнегорска. Там работы вообщенет. Город вокруг оборонного предприятия был построен, а сейчас завод загибается.Я там сторожем несколько месяцев сидел, а потом подумал — какого черта? Имахнул в Москву. У меня тут родная тетка.

Он вывалил на нее всю свою биографию и теперь стоял дрожа,словно щенок, наказанный за сгрызенный тапок. Наташа не знала, как егоподбодрить, поэтому просто сказала:

— Кажется, нам следует поторопиться, а то завтракостынет.

— В его присутствии я не проглочу ни кусочка! —хмуро признался Валера.

— Ерунда, — отмахнулась Наташа. Она помнила, что вдвадцать лет ела все подряд, а фигура у нее тогда была, как у балерины. —Главное — держаться уверенно.

Это она сказала скорее для себя, чем для Валеры Козлова.Сказала — и толкнула дверь. Покровский и его дочь, сидевшие за столом, поднялиголовы и посмотрели на них. Вернее, на нее, на Наташу. Потому что она шлапервой и предстала перед ними во всей красе. Марина тотчас же подавилась изакашлялась, а Покровский пробормотал:

— Так-так.

После чего отложил салфетку, поднялся и отодвинул соседнийстул.

— Значит, вы — Наташа Смирнова.

— Да вроде мы уже познакомились, — пробормоталаона и, поглядев на красную Марину, более внятно добавила:

— Здрасьте.

— Доброе утро! — выдавила из себя та. Глаза у неебыли ярко-зеленые, как у папочки, но в отличие от него, отражали всепереживаемые чувства.

Чтобы хоть как-то поддержать ее, Наташа обернулась исказала:

— А вот Валера.

— Какие люди! — полным яда голосом ответилПокровский. — Просто даже не верится. Что ж, садитесь, юноша.

Валера бочком продвинулся вдоль стены, уселся на самыйкраешек свободного стула и остекленел. Наташа подумала даже, что, если до негонечаянно дотронуться, он осколками осыплется вниз. Покровский тем временемсосредоточил все внимание на своей будущей помощнице.

— Ну-с, — сказал он, обмазывая джемомбулочку, — вы довольны комнатой?

— Еще бы, — ответила Наташа, которая практическивсю ночь проспала на коврике в холле. — Комната замечательная.

— Вы ведь умеете обращаться с компьютером? — снеожиданным подозрением поинтересовался Покровский.

— О да! Компьютеры — это мой конек.

— А какое у вас образование?

— Вполне достаточное, Андрей Алексеевич, чтобыразобрать бумаги. Так что вы не волнуйтесь, обработаем ваш архив в лучшем виде.

— Это архив моего отца, — поправилПокровский. — Впрочем, о работе поговорим после завтрака. — Онобернулся к Валере:

— Что же вы, молодой человек, сидите, как именинник? Ужсъешьте что-нибудь.

Марина с подбадривающей улыбкой налила Валере чаю и положилана тарелку кусок яичницы.

— Значит, — не отставал от него Покровский, —вы были на даче у общего друга.