и что-то записывал в блокнот. Наследный лорд собирается сделать из моей кондитерской филиал управления? Этого я не могла так просто оставить! Его желание следить за мной перешло все границы!

Когда гвардеец ушел, я некоторое время потратила на то, чтобы взять себя в руки: несколько раз произнесла считалочку, прошлась по кабинету взад-вперед, зачем-то поправила прическу, покусала губы, придавая им цвет, и вышла из кабинета.

– Добрый вечер, – как бы я ни относилась к дознавателю, вежливость никто не отменял. Вышинский удивленно кашлянул, поднимая голову от бумаг. – Не могли бы вы принимать гвардейцев в другом месте? Вы распугиваете клиентов.

Он откинулся на стуле и вытянул длинные ноги. Улыбка на его лице была одновременно и ехидной, и предвкушающей. Словно он давно ждал, когда же я сорвусь и прибегу выяснять отношения. «А ведь он неплох», – подумала я уныло. В первую нашу встречу я посчитала его не слишком привлекательным. Кроме рук, ничего интересного не заметила. Широкий, почти квадратный подбородок, тяжелые скулы, крупные черты лица. Словно в его аристократическом прошлом затесался крестьянин. А сейчас я увидела, что черты лица выглядят гармонично и очень мужественно, а с легкой щетиной и взлохмаченными ветром волосами и вовсе заставляют сердце биться чаще.

И глаза. Пронзительные, цепкие, внимательные.

– Это кого же я разогнал? – произнес Вышинский насмешливо. – Не ту ли парочку, что сидит за крайним столиком?

Я обернулась. Действительно, парочка занимательная. Сухонькая седая старушка и лысый кавалер сидели за полупустым столиком, нежно держась за руки, и тихо ворковали. На плоской тарелке для пирожных лежал одинокий эклер. Обоим было далеко за шестьдесят.

Увы – остальные столики пустовали. Пока я успокаивала гнев, посетители успели разойтись, и даже солнце скрылось за деревьями сквера.

– Можете не тратить свое драгоценное время, – фыркнула я, опять поворачиваясь к Вышинскому, – ведьм в моей кондитерской вы не найдете.

– Может быть, я прихожу сюда не из-за ведьм? – на губах Вышинского заиграла обольстительная улыбка. Он намеренно медленно прошелся взглядом по моей фигуре – вниз и вверх, остановившись на груди. Глаза оценивающе прищурились.

На моем лице не дрогнул ни единый мускул. Если бы не училась десять лет держать лицо, я бы, наверное, смутилась или разгневалась, что тоже небезопасно. Но я прошла хорошую школу жизни и повидала немало не только вожделеющих взглядов, но и вполне недвусмысленных намеков, пока работала в тавернах, и вряд ли меня можно было сбить с толку, особенно какому-то зарвавшемуся аристократишке.

– За чем бы вы ни приходили сюда, у нас этого нет, – отрезала я холодно.

Улыбка Вышинского померкла, словно ее и не было, глаза сузились, прожигая. Я коротко поклонилась и покинула дознавателя.

«Так я вам и поверила, уважаемый, – мысленно ругнулась я, идя назад в кондитерскую, – меня не обмануть такими примитивными заигрываниями. Неужели он думал, что может очаровать провинциальную дурочку одной улыбкой и туманной фразой? Хам!»

Андре очень удивился, увидев своего главного начальника. Жандармерия была низшей ступенью королевской охраны. На самой высокой стояли дознаватели, или сыскари в простонародье.

– Он вас в чем-то подозревает? – не удержался он от вопроса, когда я вышла в зал. Перед этим я наблюдала из окна, как Андре подошел поздороваться к Вышинскому. Они о чем-то немного поговорили. После этого Андре вошел в кафе, а Вышинский застыл на некоторое время с нечитаемым выражением лица, смотря прямо перед собой.

– Нет, мы все выяснили на допросе, – ответила я своему кавалеру, принимая миленький букетик фиалок.

– Тогда почему он здесь сидит?

– Я бы тоже хотела это знать, – буркнула недовольно, отдавая цветы Яне, чтобы она поставила их в воду. Сегодня у нас планировалось длительное свидание, поэтому я и уходила раньше, еще до закрытия. Андре пригласил меня прокатиться за город, к реке Равке. Он нанял экипаж на весь вечер, а я собрала корзинку еды, если вдруг проголодаемся. Точнее, собирала Яна, она лучше знала предпочтения жандарма. Я была уверена, что она не положила ни одной сладкой булочки или пирожного.

Все это было очень странно. Однажды я даже поинтересовалась у подруги:

– Тебе нравится Андре?

Яна вытаращила на меня глаза и суматошно замахала руками.

– Что ты! Нет, конечно! Я просто хочу, чтобы у вас все сложилось, вот и помогаю.

Пока мы шли через двор, я всю дорогу чувствовала прожигающий взгляд в спину. Немного поразмышляла на тему: ходят ли ведьмы на свидания, по мнению Вышинского, или нет? И не совершила ли я ошибку, так демонстративно прижимаясь к кавалеру? Вдруг он примет интерес Андре ко мне за ведьмовское очарование? Кто знает, на что способны ведьмы.

Я, например, не знаю. Учебников по ведьмовской силе нет, тренироваться на людях я себе не позволяла. А если и происходили досадные недоразумения, типа ошпарившегося кипятком мужчины, который меня оскорбил, или сломавшейся оси кареты, которая облила меня водой из лужи, то это было случайностью. Я стойко держала себя в руках и давно не позволяла ничего страстно желать. Предпоследний раз был два года назад. Я пожелала без проблем добраться до столицы. А последний всего пару месяцев – ремонт кондитерской.

Свидание удалось. Интуиция ни разу не подставила подножку. Я даже умудрилась поцеловаться, правда, с закрытыми губами, коротко, почти целомудренно. Жаль, но поцелуй разочаровал – я ничего не ощутила: ни трепета, ни волнения, ни огня. Почти то же самое, как взяться за руки – кожа к коже. И почему все его воспевают? Что в нем особенного?

Андре меня совершенно не волновал. И это замечательно. Страшно представить, что стало бы с мужчиной, если бы я в него влюбилась. Говорят, любовь сводит людей с ума, заставляет их совершать нелогичные и необдуманные поступки, превращает мозги в сладкую вату. Хорошо, что я ее не испытываю.

Единственное, что меня насторожило, – странные слова жандарма, сказанные вскользь. Я поинтересовалась, почему он такой задумчивый. Он ответил, что от начальства пришло распоряжение – докладывать о любых упоминаниях о ведьмах, даже слухах. Кому-то на самом верху очень они нужны.

Глава 10

Первой не выдержала Яна. Берта слишком меня боялась, чтобы ослушаться, а моя верная