Индусы схватили за руки Заман-шахира и провели на площадку вагона. Открыли дверь. Ворвался упругий ветер. Заман-шахира поставили на край тамбура лицом в ночную степь.

Индус-новобранец положил сзади руку ему на плечо. Другой — постарше — расстегивал кобуру пистолета. Когда он щелкнул, взводя курок, новобранец со всей силой толкнул Заман-шахира.

Заман-шахир, пролетев по воздуху, ударился о песок железнодорожной насыпи и кубарем покатился куда-то вниз. Вслед провизжала запоздалая пуля.

7

Через неделю, двадцать третьего мая, вечером возле чайханы собралось множество народу — старики, молодежь, а в чайхане сидели на полу и стояли у стен люди с винтовками и саблями, с пулеметными лентами. Утром они выбили англичан и белогвардейцев из Мары и теперь веселились, отдыхая в чайхане.

Возле буфетной стойки стоял Шаады. Его роль официанта кончилась. Он был теперь в гимнастерке, с красной звездой на папахе и под хохот всей чайханы рассказывал, как капитан Китс хотел сделать Заман-шахира певцом Британской империи.

Заман-шахир, покачивая головой, улыбался.

— Заман-шахир! Прочти, прочти эти стихи! — закричал народ и в чайхане и на улице.

Заман-шахир встал и прочитал стихи, которые уже многие знали наизусть.

На свадьбе

Рассказ

Хангельды наскоро пообедал, побрился и стал переодеваться.

"Опять уходит, — подумала Бике-эдже, — так я с ним о деле никогда и не поговорю. Полгода, как вернулся домой, а я его почти не вижу…"

— Хангельды, ты опять уходишь? — спросила она обеспокоенно.

— А что?

— Так… — упавшим голосом ответила Бике-эдже. — Я думала, ты… Да ничего…

Обычно, когда Хангельды одевался, Бике-эдже уходила в свою комнату. Но сегодня она осталась. Пристально вглядывалась в лицо сына, будто впервые его видела. Ей не терпелось затеять тот разговор, к которому она давно стремилась.

Сын вырос, стал стройным, как трехлетний тополь. Глядя на него, Бике-эдже невольно вспомнила мужа. Стала сравнивать отца и сына: те же широкие плечи, тот же слегка выдвинутый вперед подбородок. "Весь в отца, — мелькнуло у нее. — Только вот глаза мои — карие, отец-то черноглазый был… Но не было у отца такой шелковой рубашки, не знал он, что такое туфли. Носил старый чекмень[90] с чужого плеча да рваные чарыки…" Тяжелый вздох вырвался из ее груди, а из глаз покатились слезы.

— Мама, что с тобой? — удивился Хангельды.

— Как вспомню его, так слезы душат…

— Слезами не воскресишь, — понял сын, что речь идет об отце.

Момент для разговора был подходящий, и Бике-эдже решила им воспользоваться.

— Что правда, то правда, сыпок! Сиротливо живу… Женился бы ты… Приведи невесту. А там внучата пойдут — вот [91] мне, старухе, и утеха. — Глаза ее посветлели, морщины раз гладились, она словно помолодела.

Такого оборота дела Хангельды не ожидал, хотя не раз думал о женитьбе. "Оказывается, вот почему мать последнее время вздыхает! — подумал он. — Раз завела такой разговор, наверно, и невеста на примете есть…"

— Дитя мое, — продолжала Бике-эдже, скрестив руки на груди, — недаром в народе говорят: "Всякому овощу — свое время". Поспела вахарман[92] — ешь!.. Переспела — выбрось… Так и ты — женись, пока не состарился!..

— До старости мне еще далеко… — Он лукаво прищурился.

— За такого красавца любая не только пойдет, но и побежит, — продолжала мать. — Да ты не смейся… вприпрыжку побежит… Вон сын Огсолтан женился. И какая у него жена! Ничего не скажешь… И сам он уважаемый в колхозе человек, но ты зоотехник, твоя должность выше, чем у него! Мне все говорят: "В счастливый час приехал твой сын: коровы больше молока стали давать, с кормами дело налаживается… Быть нам теперь и с мясом, и с маслом". Я людям верю, они врать не будут…

— Ой, мама, — рассмеялся Хангельды, — зря ты меня расхваливаешь… Ничего особенного я еще не сделал… Ну, а насчет невесты, — он понизил голос, — думаешь, найдем?

Приблизившись к сыну, Бике-эдже полушепотом ответила:

— Ты мне только скажи: мол, вот эта… остальное я устрою… Мигом устрою…

— Да одна тут есть на примете, — будто невзначай сказал Хангельды.

— Неужели?! — обрадовалась Бике-эдже. — Кто она, сынок?

— Угадай!

— Скажи, сыпок, скажи!.. — Бике-эдже, не спуская с него глаз, стала перечислять: — Джерен? Гозель? Огульболды? Бибиджамал?.. А может быть, дочка мираба? Как ее зовут-то?.. Совсем запамятовала, старая. А может быть, дочка Карли-аги?

Бике-эдже загнула пальцы на обеих руках, но сын отрицательно качал головой.

— Вах, старая, совсем рассудок потеряла! — воскликнула Бике-эдже, схватившись за голову. — Да как же я про нее-то забыла… Про самую достойную… Такой по всему Мургабу не найти — лицом она светлая, как молодая луна, а глаза…

Не дожидаясь, когда мать перечислит все достоинства предполагаемой невесты, Хангельды перебил ее:

— Кто это такая?

— Вах, иль не знаешь? — спросила Бике-эдже. — Марал!.. Марал-джан!..

Смутился Хангельды. Краска залила его лицо. Состояние сына не укрылось от зорких материнских глаз. Бике-эдже торжествовала.

— Ой, опаздываю на ферму! — вскрикнул он, посмотрев на часы. — Ну, я пошел.

Бике-эдже улыбнулась:

— От матери не скроешь… нет, не скроешь! Сердце матери не обманешь…

Едва захлопнулась калитка, Бике-эдже взяла веник и стала мести, будто вот-вот должны прийти гости. Вскоре в комнатах, вокруг дома было подметено, полито водой, и она, умиротворенная, села пить чай.

Не успела она взять пиалу, как появился Пирли.

— Кхе, кхе!.. — откашлялся он у порога. — Жива, здорова?..

— Слава аллаху! — отозвалась она. — Здорова. А как ты? Как семья? Заходи.

Он снял сапоги и грузно опустился на кошму. Бике-эдже подала подушку, чайник, пиалу.

Пирли — младший брат Бике-эдже. Головастый, рябой, с длинными, почти до колен, руками, с красными, навыкате глазами, он с детских лет был неприятен ей… Еще маленьким его прозвали Пирли Котуром (Рябым). С тех пор все село, в том числе и сестра, звали его таким обидным именем.

Отношения сестры и брата нельзя было назвать сердечными. С самого того дня, как Бике-эдже вышла замуж, Пирли Котур ни разу не был у сестры. Не ходила и она к нему. Встретятся на улице, поздороваются — и все, будто чужие.

Но вот как-то в правлении председатель колхоза сказал:

— Молодец, Бике-эдже, хорошего сына воспитала. Вот смотрите. — Он развернул письмо. — Директор института сообщает, что Хангельды успешно сдает государственные экзамены и наша просьба прислать его на работу в колхоз будет удовлетворена.

На следующий день Пирли Котур был у Бике-эдже. Пришел веселый, добрый. Таким она его никогда не видела.

— Так, так, дорогая сестра, — сказал он после того, как оглядел все ее хозяйство. —