– Знакомо ли тебе искусство врачевания?

– Да, – ответил отшельник. – Им я овладел в совершенстве.

– Тогда смотри – вот воин, он серьёзно ранен, но не мёртв. Я сделал для него всё, что мог, своим искусством я остановил течение крови, но я знаю, что ему необходимо долгое лечение, прежде чем он окончательно поправится. Я не могу войти под твою крышу, поэтому возьми его, положи на свою постель и смотри за ним, и сделай всё, что можешь. Если ты вылечишь его, то обретёшь счастье, а если нет, то познаешь горе.

– Достойный сэр, – произнёс отшельник, – мне не нужны ни обещания, ни угрозы, ибо с помощью Божией и всех его святых я излечу его, если это вообще возможно.

Отшельник, будучи крепким человеком, легко взял Осберна из рук Железноголового, положил его на постель, а затем раздел. Он осмотрел раны юноши по всем правилам искусства врачевания и вскоре, подняв голову от раненого, произнёс:

– Раз уж он до сих пор не умер, то я полагаю, раны его не смертельны. Думаю, я сумею его исцелить с помощью всех святых.

Железноголовый произнёс:

– Друг мой, твои уста произносят неведомые мне святые слова, но я благодарю тебя, и если ты и в самом деле излечишь моего товарища, я буду называть тебя святым. Теперь же я ухожу, но завтра, ещё прежде полудня, я вернусь сюда, чтобы справиться о нём.

– Иди с миром, да сохранят тебя Господь и все Его святые, – сказал отшельник.

– Да, да, – ответил Железноголовый. – Мы не спорим об этом, но я бы предпочёл сохранить себя сам.

С этими словами он ушёл в ночь.

Осберн долго ещё лежал между жизнью и смертью, но через некоторое время начал исцеляться, пришёл в сознание и вспомнил предательские удары в ущелье. Но о помощи Железноголового он ничего не знал, ибо тот наказал отшельнику не говорить о нём больному ни слова. Отшельник был добрым, честным человеком и умелым знахарем, и через некоторое время Осберн быстро пошёл на поправку. Он мог бы исцелиться и быстрее, но сердце его ныло от того, что так внезапно обретённая надежда оказалась ложной, и юноша решил, что надеяться ему больше не на что. Впрочем, Дол и Ведермель тянули его к себе с прежней силой.

Наконец, недель через шесть после ранения Осберн поднялся с постели и даже мог гулять неподалёку от жилища отшельника, подумывая о том, чтобы вернуться домой, в Лонгшоу, а оттуда с верным проводником и в Дол. Отшельник не запретил бы ему это, хотя сила ещё только возвращалась к юноше.

В привычное время он вышел из кельи, подпоясанный Широким Косарём на случай, если наткнётся на что-нибудь дурное. В этот раз он ушёл несколько дальше обыкновенного. Закат уже пылал. Теперь был конец мая, и ветви деревьев зеленели, небо было чистым, голубым, птицы пели, подобно ангельскому хору, и Осберн решил, что вокруг слишком хорошо, чтобы торопиться назад, в тёмную хижину. Так он прошёл немного дальше, а потом ещё дальше, пока пред ним не открылась поляна, на которой кто-то стоял, Осберн подошёл ближе и увидел, что это пожилая дама, если судить по годам, прямая и высокая, и одетая не в лохмотья, а в изящное чёрное платье и белый чепец. Тем не менее, как говорится, обжегшись на молоке, будешь дуть на воду, так было и с ним, и Осберн, отступив, хотел было дать ей пройти, но она не собиралась уходить, а поприветствовала его:

– Приветствую тебя, о благородный сэр, откуда ты?

Голос её был звонкий и приятный, и, взглянув ей в лицо, Осберн решил, что в нём нет зла, скорее, оно казалось добродушным, и юноша ответил:

– Приветствую тебя, о дама. Я с постели больного, куда уложили меня ложь и предательство.

– Что ж, – сказала она, – но в мире, кроме лжи и предательства, есть ещё кое-что, разве не так?

– Не знаю, – коротко ответил юноша.

– Я же встречалась с этим кое-что, и не раз, – сказала женщина. – Я видела в человеке правду, и доверие, и постоянство, и надежду, не жаждущую вознаграждения, и всё это жило в его сердце целых пять лет.

– Ха, – усмехнулся Осберн, – это был муж? Воин? Кажется, я знаю одного такого, вот только в отношении надежды ты не права.

– Нет, – возразила она, – это женщина.

– А какова она на вид? – поинтересовался юноша.

Дама ответила:

– Если ты пройдёшь со мной совсем немного, то увидишь моё жилище, а в нём и её.

Осберн спросил:

– Но чему или кому она верна? Кого ждёт, надеясь без надежды? Отца ли, брата ли, сына, сестру или кого ещё?

Старушка ответила:

– Это мужчина, с которым они обменялись клятвами верности, и я, как и она, считаю, что он стоит того, или стоил, когда она видела его в последний раз.

Осберн рассмеялся:

– Добрая женщина, если это и так, зачем же мне встречаться с ней? Со мной она клятвами не обменивалась, и если всё так, как ты говоришь, то для неё я буду подобно одному из дерев леса.

– А затем, – отвечала женщина, – что ты увидишь одно из прекраснейших творений Господних.

– Немного же я получу! – вновь рассмеялся Осберн. – Если я увижу, как она прекрасна, то попаду в ловушку, и тогда появится ещё одна небылица об этом лесе. Ты, наверное, считаешь, что я муж, но я всего лишь юноша, и лишь борьба со смертью, которую я только что вёл, когда лежал раненый, сделало моё лицо таким измождённым.

С этими словами он откинул капюшон, и старушка, подойдя ближе, пристально всмотрелась в его лицо, но ничего не сказала. Тогда Осберн произнёс:

– Госпожа, чтобы не тратить много слов, скажу лишь, что один раз я попался в ловушку, и, если на то хватит сил, не хочу попасться во второй. Я не знаю тебя, но знаю, что ты можешь оказаться приманкой, поставленной моими врагами, а может, злыми духами. К тому же ты так и не сказала, почему я непременно должен идти с тобой.

Она стояла всё так же близко к нему и теперь положила руку на его грудь и произнесла:

– Последний раз говорю тебе, и впредь ты волен поступать как хочешь. Если ты не пойдёшь со мной и теперь, то будешь горевать лишь об одном, но горе это продлится всю жизнь.

Осберн посмотрел на старушку и нахмурился. Потом он сказал:

– Что ж, можно быстро окончить жизнь, ведь я и в самом деле могу что-нибудь узнать или хотя бы получить намёк. Я пойду с тобой, госпожа. Только на этот раз, – пробормотал он, – не надо возвращать меня к жизни.

– Ты мудр, – сказала старушка. – Не будем же терять времени.

И они отправились в путь, шли вверх и вниз, по грубой и по гладкой дороге, в лесу совсем стемнело, и когда они вышли на полянку, то увидели, что над головами показались звёзды. Стояла тихая, нежная майская ночь. Наконец, впереди замерцал свет, который, когда они, петляя, приблизились к нему, оказался маленьким окошком, бросающим жёлтый отсвет на лужайку близ журчащего ручейка.