class="p1">Он знал, что некоторые хиджры мечтают о такой завершенной замене пола, но не все. Большинство хиджр таковы, какими они и хотели быть, – им не нужна полностью сформированная вагина.

– Если бы я узнал хоть что-нибудь про нее, я бы, наверно, ее убил, – добродушно сказал хиджра. – За ее прибамбасы.

Разумеется, он просто шутил. Детектив Пател знал о Рахуле больше, чем этот хиджра. За последние двадцать четыре часа детектив узнал о Рахуле больше, чем за минувшие двадцать лет.

– Теперь можешь идти, – сказал заместитель комиссара. – Только оставь рубашку. Ты сам признался, что украл ее.

– Но мне больше нечего надеть! – воскликнул хиджра.

– Мы найдем тебе что-нибудь, – сказал полицейский. – Только, может, не совсем в стиле твоей мини-юбки.

Уезжая из криминального отдела управления полиции на ланч в клуб «Дакворт», детектив Пател взял с собой бумажный пакет с гавайской рубашкой самозванца, выдававшего себя за Дхара. Заместитель комиссара понимал, что за один ланч он далеко не на все вопросы сможет получить ответы, однако вопрос о гавайской рубашке казался сравнительно простым.

Актер догадывается

– Нет, – сказал Инспектор Дхар, – я бы никогда не надел такую рубашку.

Он быстро и с безразличием заглянул в пакет, не удосужившись ни вынуть рубашку, ни хотя бы пощупать материал.

– На ней калифорнийская этикетка, – проинформировал актера детектив Пател.

– Я никогда не был в Калифорнии, – ответил Дхар.

Заместитель комиссара положил бумажный пакет под стул, – казалось, он разочарован тем, что гавайская рубашка не стала поводом завязать разговор, который снова сошел на нет. Бедная Нэнси вообще молчала. Хуже всего было то, что она надела сари, обернувшись тканью так, что был виден пупок. Золотистые волоски, узкой дорожкой поднимающиеся к пупку, напрягли мистера Сетну не меньше, чем безобразный бумажный пакет, который полицейский сунул под свой стул. Именно в таких пакетах и оставляют бомбы, подумал старый стюард. А как он не одобрял женщин с Запада, надевающих сари! Более того, белая кожа на животе данной женщины была в резком контрасте с загорелым лицом. Видимо, женщина лежала на солнце с чайными блюдцами на глазах, подумал мистер Сетна. Любое свидетельство того, что женщины ложатся на спину, возмущало его.

Что касается доктора Даруваллы, этого вечного вуайериста, то его взгляд постоянно возвращался к Нэнси – к ее пупку в венчике волосков. А когда она пододвинула стул поближе к их столику в Дамском саду, доктор заерзал, поскольку не мог больше лицезреть это чудо. Затем Фаррух осознал, что вместо этого косится на глаза Нэнси – как у енота. Он заставил Нэнси так нервничать, что она вынула из сумочки солнцезащитные очки и надела их. Она стала похожа на человека, готовящегося к какому-то действу.

Инспектор Дхар знал, что нужно делать в такой ситуации. Он просто уверенно уставился в ее темные стекла, давая понять Нэнси, что очки ему вовсе не помеха – он и так все прекрасно видит. Дхар знал, что это вскоре заставит ее снять очки.

О, отлично – они оба играют! – подумал доктор Дарувалла.

Мистеру Сетне все они казались отвратительными. В них не было социальной значимости, словно перед ним сидели какие-то юнцы. Никто из них не посмотрел в меню, никто даже бровь не приподнял – в знак того, чтобы официант предложил им аперитив. Они даже не говорили между собой! Мистер Сетна негодовал, поскольку теперь ему было ясно, откуда у детектива Патела такой хороший английский. Жена полицейского оказалась американской распустехой! Стоит ли говорить, как Сетна относился к смешанным бракам, – их он категорически не одобрял. Пожилого стюарда не меньше возмущало и то, что Инспектор Дхар нахально объявился в клубе «Дакворт» после предупреждения, найденного во рту убитого мистера Лала. Актер безответственно подвергал угрозе жизнь других даквортианцев! Мистеру Сетне было вполне достаточно сведений, которые он собрал благодаря своему упорству и навыкам всех подслушивать, чтобы считать, что он в курсе всей этой истории. Для такого человека, как мистер Сетна, столь легко судящего других, даже крупицы информации хватало, чтобы заиметь собственное полноценное мнение.

Но конечно, у мистера Сетны была еще одна причина для возмущения при виде Инспектора Дхара. Как парс и приверженец зороастризма, старый стюард вполне предсказуемо среагировал на рекламу новейшего абсурда от Инспектора Дхара. Еще никогда со времен службы в клубе «Райпон» и с того памятного дня, когда он решил вылить горячий чай на голову того сопляка в парике, мистер Сетна не испытывал такого возбуждения от праведного гнева. По пути домой из клуба «Дакворт» он видел расклейщиков с этими плакатами и обвинил «Инспектора Дхара и Башни Молчания» в том, что у него начались какие-то мрачные сны.

Ему приснилась призрачно-белая статуя королевы Виктории, напоминавшая ту, что убрали с вокзала Виктория Терминус, но во сне статуя левитировала; королева Виктория парила в воздухе – в футе от пола любимого огненного храма мистера Сетны, и все правоверные парсы бежали к выходу. Если бы не этот кощунственный киноплакат, полагал мистер Сетна, у него никогда не было бы такого кощунственного сна. Он тут же проснулся и надел шапочку для молитвы, но шапочка сползла с головы, когда ему приснился еще один сон. Он ехал в храмовом катафалке парсов к Башням Молчания и, хотя он был уже мертв, чувствовал запах, сопровождавший, согласно обряду, его собственное мертвое тело, – запах горящего сандалового дерева. Внезапно его поразила трупная вонь, исходящая от клювов и когтей стервятников, и он снова проснулся. Его молитвенная шапочка лежала на полу, и он принял ее за застывшего в ожидании горбатого ворона. В расстроенных чувствах он попытался прогнать воображаемого ворона.

Лишь разок посмотрев на мистера Сетну и увидев его ненавидящий взгляд, доктор Дарувалла подумал: а не назревает ли еще один инцидент с обливанием клиента горячим чаем? Однако мистер Сетна прочел во взгляде доктора иное – что его подзывают.

– Может быть, подать аперитив перед ланчем? – спросил стюард пребывающую в неловкости четверку своих клиентов. Поскольку слово «аперитив» редко употреблялось в штате Айова, а также Нэнси никогда не слышала его от Дитера, не было этого слова и в общении с Виджаем Пателом, – она ничего не ответила мистеру Сетне, смотревшему прямо на нее. (Если это слово когда-нибудь и попадалось Нэнси в одном из прочитанных ею американских романов, она едва ли знала, как правильно его произносить, и полагала, что его смысл не так уж важен для самого содержания романа.) – Не изволит ли леди что-нибудь выпить перед ланчем? – спросил мистер Сетна, все еще глядя на Нэнси.

Никто за