Пламя поднималось все выше, закрывая ее лицо, глухой ревисходил от быстро горящей древесины. Затем снова послышался ее голос, громкий,полный мучительной боли, но также преисполненный мужества:

«Проклятие Доннелейту, вечное проклятие его народу!Проклинаю весь клан Доннелейта. Проклинаю народ Эшлера!»

Что-то извивалось в пламени. Я не знал, была ли это Жанет,испытывавшая невероятные последние муки, или то была игра света и тени имерцающих вспышек.

Я упал на колени. Никак не мог справиться со слезами, но немог и не смотреть на костер. Я испытывал такие страдания, как будто разделял ееболь. И я обратился к Христу:

«Она не ведает, что говорит, возьми ее к себе на Небеса. Заее доброту к другим людям возьми ее на Небеса».

Языки пламени рванулись к небу, и вскоре огонь стал слабеть.Перед глазами снова открылся столб, тлеющая куча древесины, обожженная плоть игруда обгоревших костей – вот все, что осталось от грациозного создания, болеемудрого и старшего, чем я.

В долине воцарилась тишина. От моего народа не осталосьникого, кроме пятерых мужчин, принявших обет безбрачия.

Жизни, существовавшие в течение столетий, задули, как огароксвечи. Отрубленные конечности, головы, истерзанные тела были разбросаныповсюду.

Плакали люди – христиане. Мы тоже плакали.

«Проклятие Доннелейту», – сказала она. Проклятие… НоЖанет, моя дорогая Жанет, молился я, что еще страшнее того, что уже произошло,может случиться с нами?!

Я повалился на землю.

В тот момент я не хотел больше жить. Я не хотел большестраданий, не хотел видеть смерть. Все наилучшие намерения превращались вгнусные развалины.

Но монахи подошли и подняли меня на ноги. Мои последователиобратились ко мне. Они сказали, что я должен посмотреть на чудо, возникшееперед разрушенной и сгоревшей дотла башней, когда-то бывшей домом Жанет и ееближайших друзей.

Содрогаясь, ослепленный слезами, не способный говорить, явсе же постепенно осознал, что старый источник, давно пересохший, сновавернулся к жизни, прозрачная вода забила ключом из земли, прокладывая себе путьпо прежнему руслу между кочками и корнями деревьев и исчезая в зарослях полевыхцветов.

Чудо!

«Чудо, – размышлял я. – Должен ли я напоминатьсебе, что этот источник пересыхал и возникал снова по нескольку раз в столетие?Что цветы распустились на этом месте еще вчера и позавчера, потому что земляуже напиталась влагой, предвещая появление ключа, который теперь пробилсяиз-под земли?»

Или я должен был сказать: «Это чудо»? Я сказал:

«Это знак Божий».

«На колени, все! – скомандовал Ниниан. –Искупайтесь в этой святой воде. Смойте кровь тех, кто не захотел принятьблаговоление Божье и теперь обречен на вечные муки».

Жанет вечно горит в аду, погребальный костер никогда неугасает, голос, проклявший меня, все еще вопиет…

Я содрогнулся и едва не лишился чувств снова, но упал наколени.

В душе я знал, что эта новая вера должна смести меня, должнауничтожить всю мою прошлую жизнь, или я погибну навечно!

У меня не осталось ни надежды, ни мечтаний; у меня не былобольше слов, ни единого желания – хотя бы чего-нибудь! Вера должна спасти меня,или я должен буду умереть на этом месте, по своей воле, никогда неразговаривая, не двигаясь, не заботясь о пропитании, пока смерть не настигнетменя.

Я ощутил, как холодная вода плещет мне в лицо. Почувствовал,как она бежит по моей одежде. Другие собрались поблизости. Они тоже купались.Монахи начали петь неземной красоты псалмы, которые я слышал на Айоне. Мойнарод, человеческие создания Доннелейта, плакали и печалились. Они стремились квеликому освобождению. Они подхватили пение в старой манере, повторяя словавслед за монахами, пока отовсюду не разнеслось восхваление Господу.

Нас всех крестили во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.

С тех пор клан Доннелейта стал полностью христианским. Тамжили только люди, за исключением пятерых Талтосов.

Еще до наступления утра нашлись еще несколько Талтосов. Восновном это были совсем юные женщины, которым дали убежище двое недавнородившихся Талтосов мужского пола. Из своего дома они видели всю трагедию, заисключением казни Жанет. Всего их там укрылось шестеро.

Люди-христиане привели их ко мне. Талтосы безмолвствовали, инеясно было, то ли они принимали, то ли отвергали Христа. Они с ужасом смотрелина меня. Что должны были мы делать?

– Дайте им уйти, если они так хотят, – сказаля, – пусть они покинут долину.

Ни у кого уже не было сил видеть кровь и смерть. Юность ипростота Талтосов, их невинность как щитом огородили их от опасностей. Кактолько новообращенные отступили от них, эти Талтосы исчезли. Они ушли прямо влес, и, кроме одежды, прикрывавшей их тела, у них ничего не было.

В последующие дни мы, пятеро оставшихся, окончательнозавоевали расположение людей. С пылом они восприняли свою новую религию исчитали, что мы принесли им учение Христа. Они чтили нас за клятвы верности ицеломудрия. Монахи подготавливали нас, наставляя день и ночь для принятиядуховных званий. Мы углубились в изучение священных книг. И постоянно молились.

Начались работы по возведению церкви – огромного строения вроманском стиле, сложенного из камней без раствора, с закругленными арками окони с длинным нефом…

И я сам возглавил процессию, шедшую через древний круг. Мыуничтожали все символы старых времен и вырубали на скалах новые эмблемы,которые копировали из алтарной книги Евангелий.

Это были рыба, символизирующая Христа, голубь – АпостолаИоанна, лев – Марка, бык – Луку и человек, символизирующий Матфея. С яростнойувлеченностью юных Талтосов мы вырезали другие библейские сцены на плоскихкамнях. А потом двинулись на кладбище, чтобы вырубить на старых могилах кресты– в стиле тех, что были изображены в книге, богато орнаментированных и искусновыполненных.

Это был краткий перерыв, за время которого нас посетилонечто вроде прежнего вдохновения, как когда-то на равнине Солсбери. Но теперьнас было лишь пятеро, а не все племя – пятеро отказавшихся от своей собственнойприроды, дабы доставить удовольствие Богу и людям-христианам, пятеро, которымдали роли святых, чтобы они уцелели в той страшной битве.

Но мрачный ужас затаился внутри меня и в душах других. Какдолго может просуществовать это зыбкое перемирие? Не случится ли так, чтомалейшее прегрешение сбросит нас с пьедестала?