Постепенно я начал понимать, что именно многие языческиезнатные особы ищут и находят в христианстве: всепрощение, избавление от всехгрехов. Все мои мучения приобретали смысл в свете мировой скорби и миссииХриста спасти нас от грехопадения. Все бедствия, свидетелем которых мнепришлось стать, принесли неоценимую пользу моей душе и обуздали ее для этогомомента. Моя чудовищность, а на самом деле чудовищность всех Талтосов была бы безколебаний принята этой Церковью, ибо она принимает в свое лоно всех, независимоот расы. Это совершенно открытая вера. Мы могли бы подвергнуться ровно так же,как любое человеческое создание, крещению водой и от всей души дать обетыбедности, целомудрия, повиновения.

Строгие правила, которые предписывают даже мирянам соблюдатьчистоту помыслов и следовать заповедям Господним, могли бы помочь намсправиться с неукротимым желанием размножаться и неистребимой любовью к танцами музыке. Впрочем, музыка осталась бы с нами – в пределах ограничениймонастырской жизни, конечно. Ведь для меня в этот момент возможность распеватьнаши величайшие и наиболее жизнерадостные песни в любое время была синонимомхристианской жизни!

В конечном счете, если эта Церковь признает нас и примет всвои объятия, все наши прошлые и будущие страдания обретут смысл. Нашейистинной любви к природе позволено будет процветать и далее. Никаких хитростейв дальнейшем не потребуется. Церковь не позволит нам соблюдать старые ритуалы.И те, кого ужасает рождение – как ужасало оно меня самого, прожившего на светемногие годы и ставшего свидетелем гибели массы молодых людей, – смогутпосвятить себя служению Богу, сохраняя целомудрие.

Это было превосходно!

В сопровождении небольшой группы монахов я поспешилвернуться в долину Доннелейт и собрал вместе весь свой народ. «Мы должны датьторжественное обещание верности Христу», – сказал я им и объяснил почему,произнося длинные, страстные фразы не слишком быстро, чтобы мои попутчики изчисла смертных также могли меня понять. Я страстно рассказывал о мире игармонии, которые ожидают нас в будущем.

Я также говорил о христианской вере в конец света и уверял,что весь этот кошмар скоро закончится. И затем принялся описывать рай,представлявшийся мне похожим на утраченную землю, за исключением того, что тамникто не захотел бы совокупляться и каждый смог бы петь вместе с ангельскимхором.

Мы должны теперь признаться в своих грехах и подготовиться ккрещению. Я в течение тысяч лет был вождем, и все должны следовать за мной. Могли я дать своим людям лучшие указания?

Завершив речь, я отошел в сторону. Монахов переполнилиэмоции. То же произошло с сотнями Талтосов, собравшихся в долине вокруг меня.

Сразу же разгорелись горячие дискуссии, в ходе которых мыиспользовали все, какие знали, формы человеческого искусства красноречия. Мывели бесконечные дебаты, то и дело обращаясь к притчам или собственнымвоспоминаниям, имевшим отношение к одному или другому событию. Но смысл всехбез исключения высказываний сводился к одному: мы должны принять Христа. Он былДобрым Богом! Он был нашим Богом! Души других были так же открыты Христу, какмоя собственная.

Подавляющее большинство сразу же заявило о своей вере.Другие провели весь день, вечер и ночь, рассматривая привезенные мною книги,споря о вещах, которые им довелось слышать. Раздраженным шепотом они говорили,что целомудрие противоречит нашей природе, абсолютно противоположной, и что мыникогда не жили в браке.

Тем временем я вышел к человеческим существам Доннелейтаи сталпроповедовать им, склоняя к такому же переходу в христианство. Монахи следовализа мной. Мы созвали все кланы долины.

И на нашей большой площади для собраний, среди камней, сотниобъявляли о своем желании прийти к Христу, а некоторые человеческие созданиядаже признались, что они уже приняли христианство, но держали это в тайне,опасаясь за свою безопасность.

Я был немало потрясен такой новостью, особенно когда узнал,что несколько человеческих семейств были христианами уже на протяжении трехпоколений. «Вы удивительно похожи на нас, – подумал я, – но сами обэтом не знаете».

Казалось, все были на грани обращения. Основная масса ужепросила священников начать крещение и благословения.

Но одна из влиятельных женщин нашего племени, Жанет – этоимя было распространенным в то время, – стала громко выступать противменя.

Жанет, так же как и я, родилась в утраченной земле, о чемупоминала теперь совершенно открыто перед человеческими существами. Разумеется,они не поняли, что она имеет в виду. Но мы-то знали. И она напомнила мне, что унее, как и у меня, нет белых прядей в волосах. Иными словами, мы были мудрыми имолодыми, мы оба – превосходное сочетание.

У меня был один сын от Жанет, и я истинно любил ее. Я провелмного ночей за любовными играми с ней в постели, не осмеливаясь насовокупление, конечно, но кормясь из ее круглых маленьких грудей и обмениваясьвсеми видами других искусных ласк, приносивших нам исключительное наслаждение.

Я любил Жанет. Но даже предположить не мог, что она будеттак яростно защищать свои верования.

Теперь она выступила вперед и начала проклинать новуюрелигию как сплошную ложь и смеяться над ней. Она указала на все слабости влогических заключениях и их последовательности, а вдобавок рассказала множествоисторий, в которых христиане выглядели хвастунами и идиотами. СодержаниеЕвангелий она объявила невразумительным.

Племя мгновенно раскололось. Споры были настолько жаркими,что я не мог даже определить, сколько было защитников точки зрения Жанет исколько у нее оказалось противников. Последовали яростные словесные перепалки.И снова у нас начались марафонские дебаты, наблюдая за которыми ни одночеловеческое существо не могло не усмотреть наших существенных различий слюдьми.

Монахи покинули собрание и направились к нашему священномукругу. Там они освятили землю Христову и молились за нас. Они не смогли вполной мере понять, в чем состоят расхождения, но знали, что мы не похожи надругих людей.

Наконец грянул великий раскол. Треть Талтосов категорическиотказались принять новую веру и угрожали начать битву с остальными, если мыпопытаемся превратить долину в оплот христианства. Некоторые выказывали великийужас перед христианством и борьбой, какая может разразиться между егосторонниками и противниками. Кому-то оно просто не нравилось, они стремилисьсохранить наши собственные обряды и не хотели жить в целомудрии и покаянии.

Большинство хотело обращения, и мы не желали покидать нашистарые жилища, то есть оставить долину и уйти куда-то в другие места. Мнесамому такая возможность представлялась немыслимой. Я был здесь правителем.

И подобно многим языческим королям, я ожидал, что мой народбезропотно последует за мной в мою веру.