Она развернулась и ухватилась за край раковины, пытаясь думать, пытаясь успокоиться.

— Сара… — Он подошел к ней, прикоснулся к ее плечу, но тут же убрал руку, словно передумал. — Я люблю тебя и беспокоюсь о тебе. Я не хотел, чтобы это дело стояло между нами…

Лунд повернулась и посмотрела на него.

— Что ты сделал потом? — спросила она.

— Записал свои впечатления и передал Бриксу.

Она зажмурилась, как от боли:

— Бриксу? Не мне?

— Мы тогда не разговаривали друг с другом. Я злился на тебя. Я не мог…

Лунд кивнула:

— Не мог.

Она собрала папки и фотографию, запихала как попало обратно в сумку.

— Сара…

Лунд оставила его на кухне, с вином, спагетти и своей матерью.

Незапланированной оказалась встреча Хартманна с Гертом Стокке, администратором департамента, который возглавлял в городском совете Хольк. Скоугор тоже присутствовала.

Стокке был высоким мужчиной около шестидесяти лет, в строгом сером костюме, с невыразительным умным лицом, лысый как колено и увертливый как угорь.

Он вошел, посмотрел сначала на Скоугор, потом на Хартманна и сказал:

— Я предпочел бы, чтобы наша встреча осталась в тайне. Не люблю приходить в ратушу по воскресеньям. Начнутся разговоры…

— Спасибо, что пришли, Герт, — гостеприимно улыбнулась Скоугор и проводила его к дивану.

— Вы отдаете себе отчет в том, на какой риск я пошел?

— Да, конечно. — Она глянула на Хартманна. — И мы признательны вам за это.

— Что ж…

Стокке проработал в городском совете больше двух десятков лет. Три года назад его назначили администратором департамента, главой которого был Хольк.

— Разумеется, по долгу службы у меня был доступ ко всем документам, касающимся расходов и бюджета. Это деньги государственной казны, и очень важно держать все под контролем, хотя мою работу часто недооценивают, так сказать.

Хартманн не скрываясь посмотрел на часы, потом кинул недовольный взгляд на Скоугор.

— Я отвлекаю вас от дел? — спросил Стокке.

— Расскажите нам о Хольке, — попросила она.

— Очень холодный человек, сухарь. Правда, этим летом неожиданно изменился. Всегда был такой пунктуальный, дотошный, даже неприятный, зато работу выполнял добросовестно. — Он пожал плечами. — И вдруг стал отлынивать.

— В каком смысле? — спросил Хартманн.

— Например, однажды взял выходной. Сказал, что заболел ребенок. А потом мне позвонила его жена, спрашивала, где он. У мужчин бывают романы. Но это не мое дело.

— Зачем я это слушаю, Риэ? — воскликнул Хартманн. — Все это не ново. Хольк мертв. Мне надо готовиться к пресс-конференции. — Он поднялся из-за стола.

— Герт, — сказала Скоугор, — вы знали, что у Холька роман и что он пользуется нашей квартирой?

Хартманн остановился в дверях.

— Я знал, что у него роман, — согласился Стокке. — Но насчет квартиры не был уверен. Не до конца. Ходили какие-то слухи. Однажды я хотел передать ему бумаги на подпись, и он попросил прислать их на Сторе-Конгенсгаде.

— Господи, — выдохнул Хартманн.

— Откуда я мог знать? Может, он там с вами встречался.

— Вы знали, что он бывал в нашей квартире? — Хартманн был вне себя. — Вы понимаете, что из-за вашего молчания меня бросили за решетку? Какого черта вы не сказали…

— Я сказал Бремеру, — быстро ответил Стокке. — Ему все было известно. Он мэр, к кому, как не к нему, следует…

— Бремеру?

— Да, еще несколько месяцев назад. Как только я все узнал, я сразу попросил о встрече. Бремер сказал, что во всем разберется и сам поговорит с Хольком.

— Когда это было?

— В мае. Или в июне. Это же Бремер, мэр как-никак. Если он сказал, что разберется, как я могу не поверить? Не смотрите на меня так, Хартманн. Я же здесь, не забывайте.

В коридоре послышались быстрые шаги. В дверь заглянул обеспокоенный Мортен Вебер:

— Троэльс, опоздаешь на экзекуцию. Журналисты уже собрались. Бремер хочет поговорить со всеми перед началом. — В кабинете стояла такая напряженная тишина, что Вебер почуял неладное. — Герт? А вы какого черта здесь?

У Яна Майера были гости. В кабинете сидели его жена и три дочки: семи, пяти и двух лет от роду. Они принесли ему две новые полицейские машинки и увлеченно играли ими на папином столе.

— Давайте все вместе поужинаем в ресторане, сегодня же воскресенье, — предложила жена.

Он держал на колене старшую девочку, обнимая ее за спину.

— Я бы лучше побыл с вами дома, если можно.

— Ладно, — согласилась она. — Дома так дома.

— У нас ведь есть дома еда? — Он заговорил громким мультяшным голосом: — Я хочу много мяса и много мороженого. А потом конфеты и кока-колу. А потом… потом… опять мяса!

— Можем по пути заехать за пиццей…

За стеклом возникла знакомая фигура — Лунд. На строгом лице тревога. Она остановилась возле двери, но не вошла.

— Подождите меня здесь, — попросил Майер. — Мне нужно сказать пару слов кое-кому по работе. Я быстро. — И выскочил в коридор.

— Что случилось, Лунд?

— Я не знаю.

Она прикоснулась к голове. Он взглянул на ее пальцы:

— У вас кровь идет. Надо снова швы накладывать, врач ведь говорил…

— Мы должны вернуться на канал. Мне кажется, там есть что-то еще.

— Лунд…

Дети махали ему с другой стороны стекла, изображали руками, будто едят. Жена уже не казалась такой счастливой.

— Я расскажу все по дороге.

— Нет, скажите сейчас.

— Я не сумасшедшая, Майер.

Он только приподнял одну бровь.

— Там должно быть что-то еще, — повторила она. — Поехали.

Лунд вела машину, Майер сидел рядом и читал документы, которые она взяла с собой. По радио шли новости: Хольк застрелен при задержании, полицейский захвачен в заложники, Брикс заявил о закрытии дела Нанны Бирк-Ларсен. Также упоминались слухи о том, что политики муниципалитета намерены заключить перемирие, чтобы объединенными усилиями справиться с последствиями скандала, разразившегося в самой их гуще.

Он долго смотрел на фотографию кулона, который нашли в кулаке Нанны. И на черно-белый снимок Метты Хауге, сделанный двадцать один год назад.

— Они абсолютно одинаковы, — сказала Лунд. — Вы так не думаете?

— Похожи. Почему вы обратили внимание именно на это дело?