Вторая картина представила моему жадному взору тот же пляж и тех же людей, которые были на первой зарисовке, все же к светлому, безмятежному пейзажу «ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ» теперь прибавилась одна отличительная деталь. Среди плавающих людей виднелось страшное черное существо, увенчанное острыми короткими рожками. У меня не оставалось никаких сомнений относительно родословной этого рогатого представителя: разумеется, то был не кто иной, как сам Черт. Чернильная подпись к сему оригинальному произведению искусства гласила: «ПРЕДВЕСТНИК».

Я обратил свой полный невыразимого ужаса взор к третьей зарисовке. Тот же пляж, тот же Черт, но на хребте у Черта сидит человек. «ОБРЕЧЕННЫЙ» — значилось внизу картины.

На четвертом изображении я узрел иной пейзаж. Ни пляжа, ни людей, ни безобразного рогатого существа уже не было. Общим фоном служила теперь какая-то заповедная лесная глушь. Справа и слева — обрамление в виде двух стройных хвойных деревьев, а между ними возвышалась массивная фигура бурого медведя наподобие гигантского надгробия. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил, что это странное медвежье надгробие венчало обширную, усеянную дикими травами могилу. В оцепенелом ужасе я воззрился вниз, на название картины… «ДАЕСМИРЕНИЕ»[90]…

— Боже правый! — воскликнула Шарлотта, в чьих глазах отражался безотчетный предвечный страх.

— Я осознал тогда, что в этих зловещих местах господствует Дух Смерти, а все обитатели гранитных плит — мертвецы. Состояние, овладевшее мною тогда — пусть и в кошмарном сне, — поистине не поддается описанию. Там, в беспощадных лапах у Смерти, были все мои дети — все до единого, и я преисполнился убежденной решимости спасти, по крайней мере, тех, кого к тому времени еще не отняла у меня жестокая Судьба.

Я соскочил со своей плиты и стал подплывать к каждому из вас поочередно. Я приблизился к каменному ложу Патрика Брэнуэлла и попытался стащить его за ногу. Но брат твой остался недвижим, словно намертво прирос к злосчастному граниту. То же повторилось и с твоими сестрами Эмили и Энн. И тогда я направился к последней плите — твоей…

Я прикоснулся к твоей ступне и — о, чудо! — ты подала признак жизни! Ты повернула ко мне свое смиренное лицо, облитое непостижимым Небесным Светом, озарила меня своей прелестной лучезарной улыбкой и поднялась на ноги. Я от всего сердца возблагодарил Господа за твое чудесное спасение и призвал Ангела. Того самого доброго Ангела, который доставил меня в эту заповедную обитель Смерти. И Ангел вновь явился мне! Его восхитительные могучие крылья сверкали и переливались в ярких солнечных лучах. Не теряя ни минуты, я сел к нему на спину и, зависнув в воздухе над самой твоей головой, попытался схватить тебя за руку и усадить рядом с собою, чтобы светлый Ангел отнес нас прочь от этих зловещих мест. Но тут возникло неожиданное препятствие: прямо передо мной внезапно выросла человеческая фигура и резко заслонила тебя от меня. То была фигура мужчины. Я с яростной ненавистью взирал на его плотное, неказистое туловище, в последнюю минуту отвратившее благословенную возможность твоего спасения!

Преподобный Патрик Бронте внезапно замолчал, погрузившись, по-видимому, в бурный поток своих мыслей. Затем он резко вскинул голову, точно озаренный молниеносной догадкой и порывисто воскликнул:

— Артур Николлс! Готов поклясться, это был он! Он встал на моем пути и не позволил мне вытащить тебя из безжалостных тисков Смерти! Я нипочем не отдам тебя во власть этого страшного человека! Клянусь всем святым: ты не станешь его женой!

— Не горячитесь так, дорогой отец! — произнесла Шарлотта, — Артур ни в чем не виноват. И он никак не может стать причиною моей гибели, я уверена. Если я дам согласие на брак с ним, то лишь потому, что слишком горячо его люблю! И это будет только моя вина… Только моя, и ничья более.

Она ненадолго смолкла, а затем спросила:

— Так чем же закончился ваш странный сон, отец?

Достопочтенный Патрик Бронте прищурился и пристально посмотрел на дочь.

— Ты уверена, что действительно готова это выслушать, дорогая? — спросил он, понизив голос.

Шарлотта подняла голову. Лицо ее исказилось гримасой невыразимого ужаса. Но все же она постаралась взять себя в руки и только тихо спросила:

— А разве может быть что-то страшнее того, о чем вы уже поведали?

Пастор печально покачал головой и ответил дочери встречным вопросом:

— Скажи, детка, насколько крепко ты дорожишь моей жизнью?

— Настолько, — живо отозвалась Шарлотта, — что с превеликой радостью отдам за нее свою!

— В таком случае, — промолвил пастор, — будет лучше, если ты не узнаешь, чем закончился мой сон!

Его дочь еще пуще насторожилась.

— В чем дело, дорогой отец? — обеспокоенно спросила она. — Вашей жизни угрожает опасность? Во имя всего святого, расскажите мне все! Все, что вы видели в том злосчастном сне! Или я изведусь от тревоги!

— Собственно, я почти уже обо всем тебе поведал, — задумчиво произнес достопочтенный Патрик Бронте, — Остались сущие пустяки. Но, кто знает: быть может, именно в них кроется главный смысл моего сновидения и заветный ключ к разгадке непостижимой тайны Предвечных Сил?

— О чем вы говорите, отец?

— Так и быть, — ответил наконец пастор, — Я расскажу тебе о том, что было дальше в моем пророческом сне… Потеряв последнюю надежду вызволить тебя на свободу из этой забытой Богом обители Смерти, я все еще долго кружил на спине у Ангела над твоей плитой, хотя уже и не мог тебя видеть. Кажется, я вообще утратил тогда способность ориентироваться в пространстве. Да и Ангел мой разошелся не на шутку: он стал описывать круги все шире и шире, пролетая теперь не только над тобою, но и над обреченными хозяевами прочих плит.

И вдруг я почувствовал, что рядом со мной верхом на Ангеле внезапно пристроился кто-то еще! Я решил, что это была ты! Ведь только ты, моя дорогая Шарлотта, с самого начала откликнулась на мой призыв и была готова покинуть вместе со мною эту страшную обитель. Когда я осознал, что ты все же спаслась, радости моей не было предела. Я окликнул тебя; ты не отозвалась. Я обернулся, желая удостовериться в своем благодатном предположении, — и стремглав полетел вниз, после чего оказался на одной из пронзительно-ледяных гранитных плит. По-видимому, на той самой, что несколькими мгновениями раньше освободил тот, кого ожидало счастливое избавление.

— Так, значит, дорогой отец, мое спасение может быть искуплено ценою вашей жизни? — в неизбывном ужасе промолвила Шарлотта. — Но я никак не могу принять столь бесценной жертвы! И пускай лучше злой Рок покарает меня, нежели я — хотя бы и помимо своей воли — навлеку смертоносные чары проклятия на вашу голову!

— Поверь, дорогая, — очень серьезно произнес достопочтенный Патрик Бронте, — я с превеликой радостью отдал бы свою жизнь, если бы только был убежден в том, что это поможет тебе избавиться от злополучной напасти. Но, к моему величайшему сожалению, я не имел возможности в этом удостовериться. Я так и не узнал наверняка, кто же на самом деле оказался тем счастливцем, чудесное спасение которого может быть обеспечено моей кончиной. Ведь, кроме моих любимых родственников, в том заповедном краю, как я уже говорил, находились еще две женщины. А, значит, вполне вероятно, что именно одна из них могла оказаться благословенной избранницей Судьбы! Но я все же уповаю, что ею стала ты, моя дорогая Шарлотта.