Ф. Ф. и Реквик стояли в дверном проеме пустой реквизиторской и смотрели в скрытую от нас часть буквы «L». Даже в профиль оба выглядели очень испуганными. Затем Ф. Ф. опустился на колени и почти скрылся из виду, а сутулый от природы Реквик навис над ним.

Мы обступили Реквика, вытягивая шею. Я оказался в числе первых, рядом с Боссом. Стало ясно: этот Призрак никогда уже не выйдет для поклона, сколько бы его ни вызывали. А в первых рядах продолжали время от времени аплодировать, хотя в зале должны были уже загореться огни, возвещавшие первый антракт.

Гатри Бойд лежал на спине в своей повседневной одежде. Лицо его было серым, глаза смотрели вверх. Рядом с ним лежали скрученный плащ Призрака, покрывало, шлем и пустая пинтовая бутылка с виски.

Я попытался увязать два потрясения – откровение Моники и обнаружение тела в реквизиторской, – но мой разум буксовал на месте. Судя по беспомощному, недоверчивому выражению лица Моники, она чувствовала то же самое. Я пытался понять, что происходит, но ничего не получалось.

Ф. Ф. посмотрел на нас через плечо.

– Не дышит, – сказал он. – Похоже, мертв.

Тем не менее он расстегнул галстук и рубашку Бойда и подложил плащ ему под голову. Потом протянул нам бутылку из-под виски, которая прошла через несколько рук; наконец Джо Рубенс выкинул ее.

Босс послал за врачом, и через пару минут Гарри Гроссман привел зрителя, который оставил в кассе саквояж и на всякий случай указал номер своего кресла. Этот небольшой – раза в два меньше Гатри – человечек явно испытывал благоговейный трепет, но оттого держался с еще большим достоинством, как истинный профессионал. Мы пропустили его и сгрудились у него за спиной.

Он подтвердил диагноз, который дал Ф. Ф., опустившись на колени в том же месте и встав всего через несколько секунд. Затем торопливо сказал Боссу, не сдерживая удивления, несмотря на профессиональную осторожность:

– Мистер Ашер, если бы я не видел, как великолепно этот человек играл всего несколько минут назад, то сказал бы, что он мертв не меньше часа.

Он говорил тихо, не все разобрали его слова, но мы с Моникой услышали, и это стало потрясением номер три. На мгновение мне представилась жуткая картина: дух Гатри Бойда или некая другая сущность повелевает его мертвому телу дать свое последнее представление. Я еще раз безуспешно попытался раскрыть загадку этого вечера, сложив воедино все составляющие.

Маленький доктор недоуменно оглядел нас:

– То есть он просто надел плащ поверх повседневной одежды? – И после паузы: – Он играл Призрака?

Босс и еще несколько человек кивнули, другие – нет. Кажется, Ф. Ф. со значением посмотрел на врача, так как тот прочистил горло и сказал:

– Мне нужно осмотреть его как можно скорее, в более подходящем месте и при свете. У вас найдется…

Босс предложил диван в своей гримерной, и врач велел Джо Рубенсу, Джону Маккарти и Фрэнсису Фарли Скотту перенести тело. Насчет Босса он ничего не сказал – возможно, не посмел, – но Гамлет все равно помог им, и его черное одеяние пришлось как нельзя кстати.

Довольно странно, что врач выбрал мужчин постарше. Полагаю, он хотел соблюсти приличия. Еще более странно, что по его распоряжению два призрака несли третьего, хотя он не мог об этом знать.

Когда носильщики вышли вперед, врач сказал:

– Остальных прошу побыть здесь.

В этот миг произошло кое-что, благодаря чему все кусочки головоломки встали на место у меня в голове и у Моники тоже, судя по тому, что ее рука задрожала и стиснула мою ладонь. Мы получили ключ к случившемуся. Я не скажу вам, что это было, пока не поведаю историю до конца.

Второй акт задержали на минуту, не больше, а после этого следовали графику и играли даже лучше, чем всегда. Никогда бы не подумал, что в сцене на кладбище может быть столько чувства или что беседа с черепом Йорика может выйти такой трогательной.

Перед моим первым выходом Джо Рубенс едва успел сдернуть с меня шляпу – я так и разгуливал в ней, – и мне пришлось играть Гильденстерна с часами на руке, хотя вряд ли кто-нибудь это заметил.

Ф. Ф. играл Призрака, не выходя на сцену, – тот появился в последний раз ненадолго в комнате королевы. Ему удалось подделаться под голос Гатри. Позже это показалось мне отвратительным и в то же время правильным.

Задолго до конца пьесы доктор вынес вердикт: Гатри умер от сердечного приступа, не говоря уже об алкоголизме. После завершающего акта, как только опустился занавес, Гарри Гроссман сообщил детям Гатри печальную весть и отвел их за кулисы. Те были очень расстроены, хоть и не убиты горем, учитывая, что они десять лет не видели старика. И все же они быстро сообразили, что это Большая Трагедия, и повели себя соответственно, особенно воинственный зять.

На следующее утро в двух вулвертонских газетах появились сообщения о случившемся, и Гатри получил максимум внимания за все то время, что играл Призрака. Новость о странном событии облетела весь мир – проходная, отвлекающая читателя разве что на пару секунд заметка в шесть строк о некогда известном актере, умершем сразу после выступления в роли Призрака в «Гамлете». В некоторых газетах, разумеется, написали о Призраке Гамлета.

Похороны состоялись на третий день, как раз перед нашим последним выступлением в Вулвертоне. Пришла вся труппа, а также куча родственников и знакомых Гатри и другие местные жители. Старушка Сибил не выдержала и расплакалась.

Конечно, это звучит немного черство, но хорошо, что Гатри умер именно здесь, и нам не пришлось посылать за родственниками, а то и хоронить его самостоятельно. И это стало для него грандиозным финалом – все за пределами труппы считали его истинным героем, верным девизу «Шоу должно продолжаться». Разумеется, мы знали, что так оно и есть, только в более глубоком смысле.

Мы немного перетасовали роли и заполнили небольшие пробелы в пьесах, оставшиеся после Гатри, чтобы Боссу не пришлось спешно нанимать другого актера. Для меня и, надеюсь, для Моники остаток сезона прошел весьма приятно. Гертруда и Сибил продолжали развлекаться с доской Уиджа без нее.

А теперь я расскажу, что позволило нам с Моникой догадаться о случившемся в тот вечер.

Наверное, вы уже поняли, что тут не обошлось без Реквика. Позже я спросил его напрямую, и он стыдливо сказал мне, что ничего не может поведать: испытав неодолимый, дьявольский соблазн напиться, он отключился задолго до представления. А когда пришел в себя, понял, что стоит рядом с Ф. Ф. над телом Гатри в конце первого акта. Он не помнил ни переполоха из-за доски Уиджа, ни того, что говорил мне о театрах и машинах времени. По крайней мере, так он всегда утверждал.

Ф. Ф. рассказал нам, что после последнего выхода Призрака видел – очень смутно, ведь было темно, – как тот крадется за кулисами в пустую реквизиторскую, и что они с Реквиком нашли там Гатри в конце сцены. Думаю, что взгляд со значением, который Ф. Ф. – старый лжец! – бросил на врача, должен был намекнуть, что Призрака играл он, хотя об этом я спросить не мог.