— Ну и старье!

— А по-моему, неплохая гитара, — отозвался Томми.

— Том, куда ты направляешься? Собираешься задержаться?

— Да я вроде как бродяжничаю, — Томми понимал, что никогда не признается Марио, что искал его. — Даже и не думал, что увижу тебя здесь.

Марио ухмыльнулся уголком рта.

— Я и сам не ожидал себя здесь увидеть, — он посмотрел на запястья Томми. — Кажется, ты сохранил форму.

— Меня спросили, чем я занимался на гражданке, и я, дурак, ляпнул, что был гимнастом. Вот и угодил в группу физической подготовки. Первые два года смотрел, как отжимаются новобранцы. Стал сержантом первого класса. Потом уехал служить в Берлин, — Томми хмыкнул. — Пытался попасть в военную полицию. Меня даже взяли, несмотря на рост.

— Тебе понравилось в армии?

— Не особенно. Надоело отзываться на Коротышку.

Томми обнаружил, что не хочет развивать эту тему. Слишком много мужских тел, шума, ора и приказов, которым приходилось беспрекословно подчиняться, потому что другого выбора не было. Железная дисциплина была и у Сантелли, но ей он следовал охотно — то было средство добиться желаемого. Армейские порядки, направленные лишь на то, чтобы руководить людьми, казались бессмысленными. Томми поразило понимание, что он несколько лет прожил эдакой марионеткой, слепо следующей указаниям. А теперь он снова направлялся куда-то по своему почину, пусть это и был всего лишь затерянный хайвэй, о котором завывал парень из музыкального автомата.

— Давай не будем об армии, если не возражаешь. Лучше расскажи о себе. Я разговаривал с Джо в Калифорнии. Он сказал, что ты давным-давно не был дома. Что ты здесь делаешь?

Марио взял чашку, попробовал холодный горький кофе и скривился.

— Я долго не летал. Ты, наверное, слышал, что Лионель порвал плечо, а я снова сломал это запястье, которое и без того задавало мне жару. Я работал в балагане, был в Мексике, потом год здесь… Слушай, давай я как-нибудь потом все расскажу, не сейчас, ладно? У меня представление.

— Да, как скажешь.

— Говоришь, ты виделся с Джо? Как там все?

— Наверное, нормально. Я больше ни с кем не пересекался.

Ага, сидел в машине, как придурок, боялся в дверь позвонить…

Уже снова на стоянке Марио сказал:

— Лучше оставь ее на заднем дворе, тут кое-кто любит по чужим машинам шариться. И вещи в трейлер отнеси, а то здесь такие молодчики есть, что собаку у слепого уведут.

Томми, пораженно нахмурившись, последовал совету. Он всегда считал цирковых очень честными, особенно по отношению к коллегам.

Вечернее представление Томми смотреть не стал — только на несколько минут задержался у выхода взглянуть на полеты. Увиденное озадачило его еще больше. После шоу Марио, переодевшись, сказал:

— Обычно мы с Реддиками вместе ужинаем, но они видели твою машину, знают, что у меня есть компания, и не будут мешать. Сейчас стоянка четыре дня, мы уезжаем только послезавтра — в Одессу. Останешься на ужин? Яичница с беконом пойдет?

— Конечно. Давай помогу.

Оба были рады возможности занять руки. Покончив с едой, они убрали посуду, и Томми, наконец, оформил свое недоумение в слова.

— Марио, я не понимаю. Я думал, ты принял решение. Потому, собственно, и ушел — чтобы ты мог выступать у Старра, на центральном ринге. Что случилось? Куда все делось? Где твоя жена, твой ребенок? И… и… — самая важная часть повисла на языке, — как ты мог так опуститься? Папаша, наверное, в гробу переворачивается.

В усталых глазах на мновение сверкнул прежний Марио.

— А какая разница? Семья раскололась. У меня остался только ты, и когда ты ушел…

Томми вскинул голову, выплескивая весь нерастраченный пятилетний запас горечи.

— Когда я ушел? В смысле, когда ты меня вышвырнул?

— Так нечестно, Том. Я умолял тебя остаться. Я просто хотел, чтобы мы на время разошлись — пока не завянут слухи…

— А что мне оставалось делать? Сидеть у тебя на шее, пока ты двигаешься к славе? Быть у тебя на содержании? Так или иначе, ты женился…

— Ненадолго, — фыркнул Марио. — Все как-то разом рухнуло. Я, Лионель, Сюзан… Ты помнишь Сью-Линн Фаррис?

— Вроде бы. Темноволосая такая, похожа на Лисс.

— Я никогда не замечал сходства, но Анжело и Люсия тоже так думали. Мы продержались около года, потом она подала на развод. Когда мы упали, Лионель вывихнул плечо, я сломал лодыжку и больное запястье, Сюзан подпортила лицо… По-моему, она решила, что я специально все подстроил. Она навещала меня в больнице, приводила Сюзи — ребенка. Ни жены, ни дочери, ни работы… Я не знал, смогу ли снова летать, и что будет с рукой. В общем, я, как и ты, предпочел исчезнуть.

Томми взял Марио за руку и осторожно ощупал.

— Как будто в порядке.

— Мне повезло. Я уже один раз ломал это запястье.

— Помню, ты рассказывал.

Той ночью, когда мы ехали в грузовике. Тысячи вещей так и остались невысказанными. Томми вдруг отчаянно пожалел, что вообще сюда явился.

— Но сейчас все нормально?

Марио пожал плечами.

— Более или менее. Иногда болит. Приходится все время бинтовать. Говоришь, ты общался с родными? Просто интересно, работает ли еще кто-то из семьи. Я больше не брал в руки «Билборд». Наверное, боялся что-нибудь узнать.

Он говорит правду? Или хочет, чтобы я думал, будто он не в курсе, что Люсия уже четыре года подает объявление, пытаясь выяснить, жив он или нет? Томми понимал, что никогда этого не узнает — как и многое о прошедших годах.

— Слушай, — сказал он, повинуясь порыву, — сплетни наверняка уже улеглись.

Почему бы нам… почему бы снова не начать работать вместе? У нас хорошо получалось.

— Боже, — прошептал Марио, —