но обнаружил, что старые навыки быстро возвращаются. Оставалось только укрепить отвыкшие от подобной нагрузки мышцы. А Марио его ловил, как в самом начале их совместной работы.

Через несколько недель Томми набрался достаточно уверенности, чтобы осмелиться на предложенное Марио двойное сальто назад. Раскачиваясь в руках Марио, он увидел у подножия аппарата Поля Реддика.

Спустившись, Марио усмехнулся Реддику.

— Я же говорил, что парень летает.

— А ты, оказывается, и ловишь.

— Да, когда мы только начинали, я был ловитором. Я научил Томми летать… ловил его с тех пор, как ему стало хватать роста дотянуться до трапеции.

Томми, разгоряченный тренировкой и успехом, рассмеялся.

— Ты бы видел, как мы делаем пассаж.

Брови Реддика взметнулись вверх.

— Хочешь попробовать? Я могу поймать.

— Это не то чтобы… — Марио нахмурился, и Томми прикусил язык.

Поль Реддик полез по лестнице, Марио и Томми направились к своему концу аппарата.

— Это что за чудная идея? — осведомился Марио.

— Не понимаю. Я просто решил, что можно попробовать…

— О да, сейчас точно придется пробовать. И лучше бы тебе не завалить попытку.

— Ну ладно, — сказал Реддик, когда все трое снова оказались на земле. — Это было здорово. Ты что, внебрачный сын Джима Фортунати?

Томми почувствовал себя так, будто Реддик влепил ему пощечину, но привычно промолчал. Вернувшись в трейлер, он торопливо переоделся и отправился работать. Позже он увидел Реддика и Марио: те стояли у аппарата, все еще поглощенные разговором. Потом они рассмеялись и рука об руку пошли прочь.

Больше Томми Марио не видел — до самого дневного представления. Когда толпа рассосалась, и Томми пришел в трейлер, то нашел там Марио. Тот стоял в халате поверх трико и курил — всегда тревожный сигнал — приветствие его тоже было признаком надвигающейся грозы.

— Подгадил ты мне с Реддиком. По-моему, я предупреждал, какой он обидчивый.

— Он завидует, — пожал плечами Томми. — Даже слепому ясно, что его жена рядом с тобой и не стояла. А теперь он знает, что ты и его запросто обставишь. Не знаю, как ты с ним работаешь. Я бы не рискнул.

— А тебя никто не спрашивает. Так что кончай выпендриваться перед ним, пока у нас не будет своего номера.

Язвительный ответ рвался с языка, однако Томми не стал давать себе волю.

— Ты здесь босс, Марио.

— Нет, босс здесь Реддик, и не забывай этого, парень.

Томми выбежал из трейлера. Ему буквально тошно было видеть, как Марио гнет спину перед этим олухом-дилетантом. Следующие два дня они почти не разговаривали, и Томми старался найти себе работу где-нибудь на стоянке, подальше от Марио. Он понимал напряженность их положения, и как быстро малейшая шероховатость может все испортить.

Но вечером третьего дня, когда начался внезапный ливень, и Томми посреди горячки демонтажа сражался с оборудованием в компании на редкость тупого рабочего, Марио в старой черной водолазке вдруг присоединился к ним. Он работал молча, укладывая стропы и канаты скупыми, до автоматизма отточенными движениями, и это было похоже на танец, в котором они управлялись с перекладинами, проволокой и тросами с природной ловкостью.

Оба не проронили ни слова, но позже, прицепив, наконец, трейлер и приготовившись к долгому переезду в очередной город, улыбались друг другу по-старому. Томми знал, что до кровати они доберутся не раньше двух-трех часов ночи, однако это не имело значения.

Наутро, устанавливая временные стойки, Томми с удивлением заметил Марио на вершине аппарата с темноволосым подростком, которого видел в трейлере в самый первый день — Джеком Чандлером. Марио дал мальчику перекладину.

Джек неловко раскачался, но инерции хватило лишь на половину дистанции. Немного покачавшись, трапеция замерла посредине.

— Ничего, — позвал Марио. — Бросай ее и падай.

Томми остановился посмотреть. Судя по всему, Джек получал суровый первый урок, рассчитанный на то, чтобы отпугнуть новичка, решившего, что летать легко и забавно. Томми взирал на разворачивающуюся сцену с легким удовлетворением прирожденного гимнаста, никогда не «примерзавшего» к трапеции.

— Давай же, все в порядке! Ты знаешь, что делать! Отпускай ее и падай!

— Не могу…

Лицо мальчика исказилось от напряжения — он явно был недалек от истерики.

— Давай! Ты сто раз видел, как я это делаю! Расслабься! Разожми пальцы и сворачивайся! Это не больно!

Упрямство тут было ни при чем: дело не в силе воли. Просто мышцы в такой момент повинуются слепому инстинктивному страху перед высотой, а не рассудку, который уговаривает, что падение не повредит. И как бы жертва такого страха не хотела разжать руки, у нее не получится.

В этом не было ничего смешного, хотя выглядело все смехотворно. Излюбленным приемом Сантелли в таких случаях было выкрикивать оскорбления и грубые шутки до тех пор, пока жертва не устыдится или не ослабнет настолько, чтобы упасть. Томми однако решил не вмешиваться. Добрых десять минут он стоял и слушал, как Марио бушует, угрожает, умоляет и умасливает. Наконец, Джек с обреченным вздохом отпустил трапецию и упал в сетку. Марио тут же нырнул следом, приобнял мальчика за плечи и принялся что-то приглушенно втолковывать — нежно и ободряюще. Томми был слишком далеко, чтобы разобрать слова, но тон различал. Через некоторое время Джек снова полез наверх. Снова прыгнул, снова застрял посредине, но на этот раз тут же разжал руки и аккуратно приземлился на спину. Марио, спустившись, со смехом потрепал его по плечу и, насвистывая, удалился в трейлер переодеваться. При виде появившегося в дверях Томми он сказал:

— Видел, что было на аппарате? Мальчишка Чандлера все уши мне прожжужал, и я все-таки пустил его покачаться.

— Да, я все видел.

— А он ничего. Полез во второй раз.

— Ну да, после того, как ты десять минут над ним квохтал. Отойди, я хочу умыться.