Спустя два дня Эрнест попал в аварию, последствия которой он будет ощущать до конца жизни. Роберт Капа, довольный тем, что нашел Эрнеста в Лондоне, решил устроить в честь него вечеринку, объединив ее с шуточным празднованием успешной аппендэктомии у его девушки Элейн Джастин, которую все звали Пинки. У него была «бесполезная и очень дорогая» квартира, полностью меблированный пентхаус на Лаундес-сквер, 26, будто созданная для вечеринок – хотя в военном Лондоне пентхаусы не пользовались популярностью, по понятным причинам. Пинки где-то раздобыла десять бутылок виски и восемь бутылок джина. Капа замочил персики в бренди для пунша (гости дошли до персиков, сказал он, около четырех часов утра), купил несколько бутылок шампанского и пригласил почти всех англоязычных корреспондентов, работавших в Лондоне, среди которых были фоторедакторы «Лайф» Эд Томпсон и Джон Моррис и фотографы «Лайф» Франк Шершель и Дейв Шерман. Моррис вспоминал, что Эрнест был одет в британскую военную куртку, а не в куртку «эйзенхауэр», которую носило большинство корреспондентов.

На вечеринке также присутствовал Билл Уолтон, корреспондент «Тайм», проходивший подготовку вместе с 82-м воздушно-десантным полком и намеревавшийся спрыгнуть с парашютом в тылу противника после вторжения; тем вечером Эрнест узнал, что Уолтон уезжал на лето в Северный Мичиган. (Позднее он выяснит, что Уолтон был другом белокурой женщины, привлекшей внимание Эрнеста накануне в «Белой башне».) Пришел Лестер Хемингуэй, и они с Эрнестом немного побоксировали на кухне. Потом Эрнест предлагал зрителям ударить его в твердый живот. Но в основном Эрнест разговаривал с британским иммунологом Питером Горером и его невестой Гертрудой, беженкой из Германии, и демонстрировал Гореру пятна на лице, которые, как ему сказали, оказались доброкачественным раком кожи. Он специально отрастил бороду, чтобы скрыть их. Эрнест показал и Гореру то самое благодарственное письмо от Спруилла Брадена, которое он демонстрировал Лестеру в баре «Дорчестера».

Около трех часов утра доктор предложил Эрнесту и Лаэль Вертенбекер вернуться в гостиницу. Вертенбекер отказалась, и Эрнест оказался единственным пассажиром. Автомобиль Горера полз по темным улицам, когда неожиданно, через полмили, машина врезалась в металлическую цистерну с водой. Эрнест ударился головой о лобовое стекло, на его черепе образовалась огромная рана. Его отвезли в ближайшую больницу Святого Георгия, где у него диагностировали тяжелое сотрясение мозга и повреждение коленей. Капа увидел Эрнеста в приемном отделении и позже сообщил: «В его черепе была широкая трещина[62], бороду залила кровь».

Вскоре Эрнеста перевели в частную Лондонскую клинику на углу Девоншир-плейс и Мэрилебон-роуд, и здешняя палата немедленно превратилась в форпост его гостиничного номера в «Дорчестере». Мало что изменилось со времен его пребывания в госпитале Красного Креста в Милане в 1918 году: вокруг его больничной койки повсюду громоздились бутылки, и точно так же, как тогда он ухаживал за Агнес фон Куровски, теперь он оказывал знаки внимания Мэри Уэлш, которая услышала, что он в больнице, и зашла с букетом тюльпанов и нарциссов.

Марта Геллхорн узнала о несчастном случае с мужем, как только ее судно пришвартовалось к причалу – история попала в агентства новостей, – и, появившись в палате, лишь рассмеялась при виде Эрнеста с перебинтованной головой, будто в тюрбане, отчего он стал похож, по словам Роберта Капы и Пинки, на «арабского властелина». Марта засомневалась, что у него сотрясение мозга, заметив, что он «пьет с приятелями» в больничной палате. В самом деле, неясно, было ли у Эрнеста сотрясение мозга. В 1969 году Карлос Бейкер сообщил, что травма была охарактеризована как «субдуральная гематома». Можно было бы счесть разницу в определении несущественной, если бы травма головы, полученная Эрнестом в мае 1944 года, не стала роковой. Сегодня ее назвали бы травматическим повреждением головного мозга, или ЧМТ, тяжесть и последствия которого могут быть самыми разнообразными. Это будет вторая травма такого рода после сотрясения, полученного Эрнестом в результате ранения в Италии в 1918 году.

Термин «субдуральная гематома» Бейкер стал использовать после того, как ознакомился с записями кубинского врача Эрнеста, Хосе Луиса Эррера Соролонго, сделанными при первом обследовании Эрнеста, который вернулся на Кубу после войны в 1945 году. Эррера, конечно же, не мог обследовать Эрнеста после аварии и сделал заключение только на основе описанных Эрнестом симптомов. О том, что сказал врач, мы знаем благодаря письму, которое Эрнест написал Мэри Уэлш в апреле 1945 года. «[Сразу после несчастного случая] нужно было открыть рану и отвести кровь». Такие действия выполняются при субдуральной гематоме, которая представляет собой накопление крови в мозге после травмы головы. Впрочем, диагностика подобного рода травм стала возможной только с момента появления МРТ и КТ-сканирования, начиная с 1970-х годов. Бейкер делал вывод, по характеру лечения, которое, по словам Эрреры, должен был получить Эрнест, что у него была субдуральная гематома. Похоже, так и было. Различие между сотрясением мозга и субдуральной гематомой лежит в трех областях: диагностика, лечение и, пожалуй, самое серьезное, степень тяжести травмы.

Субдуральная гематома является чрезвычайно серьезным повреждением, после которого нередко требуется сверление в черепе отверстия для сливания крови. Симптомы, о которых Эрнест сообщил Эррере год спустя, оказались достаточно серьезными, чтобы Эррера счел, что Эрнесту следует пройти лечение. Эрнест поделился с Мэри тем, о чем рассказал врачу: он страдал от почти постоянных головных болей и звона в ушах, чувствовал вялость и слабость, ему сложно было писать от руки, и он с трудом подбирал слова в разговоре, т. е. фиксировалась утрата вербальной памяти. Все это было, как сказал врач Эрнесту, «проявлением того, что случилось с головой». Еще Эрнест сказал Мэри, что трудности, которые испытывал мистер Скруби – этим уменьшительным именем они называли его пенис, – оказались прямым следствием его состояния. Доктор Эррера, по словам Эрнеста, сообщил ему, что он не только спустил бы кровь из головы после травмы, но и настоял на трехмесячном реабилитационном периоде. Алкоголь, как сказал доктор далее, был наихудшим вариантом при его состоянии.

Из Лондонской клиники Эрнеста выписали 29 мая, всего через четыре дня после аварии. Мэри Эрнест сказал, что врал врачам о своем состоянии, потому что хотел выбраться из больницы к началу грядущего вторжения, которое должно было случиться уже через несколько дней. Так или иначе, четырех дней совершенно недостаточно для восстановления после черепно-мозговой травмы, даже если речь шла бы о легком сотрясении мозга. Эрнест знал, и для этого ему не нужен был доктор, что употребление алкоголя вредит его здоровью, но, тем не менее, продолжал запасаться спиртным в больничной палате. Возможно, он действовал вопреки здравому смыслу из-за травмы.

Пренебрежение здоровьем повлечет за собой огромные последствия.

* * *

Пока Эрнест восстанавливался после травмы, его мысли были сосредоточены на двух вещах: будущем вторжении (о котором до первых дней июня он почти ничего не знал) и этой новой блондинке в его жизни, тридцатишестилетней Мэри Уэлш. После выписки из Лондонской клиники он снова увидел ее в тот момент, когда она с Ирвином Шоу заходили в люкс Вертенбекеров в «Дорчестере» выпить. Мэри и Конни Эрнст, ее подруга, работавшая в Управлении военной информации, настолько боялись Малого блица, что поселились в гостиничном номере вдвоем; когда Эрнест сказал Мэри, что придет к ней в номер позже, она надеялась, что он этого не сделает. И все-таки он пришел и развлекал их с Конни историями о том, как он рос в Оак-Парке, и о своей странной семье. Свой монолог он прервал для того, чтобы сказать Мэри, что хочет жениться на ней и что он уверен, они вскоре поженятся. Мэри возразила, что они оба уже состоят в браке, но Эрнест стал упорствовать. И опять он не произвел на Мэри впечатления. Однако после еще одного обеда в «Белой башне», на сей раз в присутствии Чарли Вертенбекера, Мэри начала смягчаться. Они продолжали обедать вместе, ходили в ночные клубы Лондона и подолгу разговаривали, и Эрнест окончательно привлек ее на свою сторону. Он сказал, что посвятит ей книгу, и она спросила, сделает ли он это с любовью. Эрнест ответил «да», и Мэри была искренне польщена. Он был слишком большой для нее – и «статью, и статусом» – но она влюбилась.