Мы обогнули нашу гору, затем, спустившись по склону, перебрались на соседнюю, поднявшись на ее вершину, которая по площади, пожалуй, немного уступала Ирему. Мы намеревались перевалить через нее и продолжить путь, но едва подошли к краю плато, нашим глазам предстало удивительное и ужасающее зрелище. Внизу, немного дальше подножия нашей горы, зиял бездонный провал, из которого поднимались какие-то испарения. Это был даже не провал, а исполинская трещина, уходившая вдаль в обе стороны, и из-за нагромождения гор невозможно было увидеть ее начала и конца, если они вообще были. Глубину ее также невозможно было определить, так как дна не было видно из-за заполнявшего ее тумана, но было похоже, что она достаточно велика. Края, на котором находились мы, разумеется, с нашей стороны видно не было. Однако было хорошо видно, что разлом прошел прямо по некоторым из гор, расколов их и оставив с этой стороны лишь их половины, части и остатки. Другой край трещины был хорошо виден, и до него, на глаз, было не больше пяти полетов стрелы. Он имел четкие очертания и выглядел совсем свежим, искрясь в лучах солнца изломами кристаллических масс. На нем также виднелось множество расколотых гор, нависающих над бездной и составляющих с ее стеной одно целое. И опять же никаких глыб, обломков и осыпей. Казалось, даже этот гигантский разлом прошел аккуратно по граням кристаллов. Поначалу при взгляде вниз перехватывало дыхание и начинала кружиться голова, но скоро мы привыкли к этой глубине и перестали ужасаться. Туман внизу при пристальном взгляде не был столь уж густым, и, вглядевшись, можно было даже различить смутные очертания дна.

Этот феномен был совсем уж необычным для такого, казалось, совершенно умиротворенного места, и выглядел результатом какой-то невообразимой катастрофы, сотрясшей всю его толщу насквозь. И если все встреченное нами здесь до этого вызвало в нас обыкновенный интерес познающих, то это явление разожгло его сверх всякой меры, и мы тут же решили пройти вдоль края трещины, насколько позволит день. Путь не был особо трудным, и мы уверенно продвигались вдоль него, не приближаясь вплотную, лишь иногда подходили достаточно для того, чтобы заглянуть вниз: нет ли там чего интересного. Но совершенно неожиданно интересное мы обнаружили не внизу, а вверху. Преодолев несколько гор и затратив на это, по нашим прикидкам, почти целый день в нашем мире, мы увидели нечто, висящее над самой пропастью прямо в воздухе. Повинуясь взыгравшей в нас алчности ищущих, мы удвоили быстроту нашего движения – и уже через некоторое время поравнялись с ним. Это были два странных предмета, имевшие форму казана, накрытого крышкой и перевернутого дном кверху. Размеры их были огромны: поперечник был равен примерно третьей части ширины трещины, над которой они висели, высоту же из-за большого расстояния трудно было прикинуть, но все же мы предположили, что она никак не меньше высоты восьми человеческих тел. И эти непонятные сооружения висели над пропастью немного выше ее края совершенно неподвижно, непонятно как удерживаясь. Глядя на них, я вспомнил странное существо в подземелье, которое висело вот так же благодаря каким-то неизвестным силам в течение многих веков. Мы алчно разглядывали эти предметы, и на память нам приходили картины восхождения разумных рас безбрежья, которые для покорения его просторов строили особые корабли, способные плыть сквозь звездную бездну. Эти корабли имели бесчисленное множество обликов и устройств, среди которых были и подобные этим. И поскольку они никак не гармонировали со всем обликом этого мира, не оставалось никаких сомнений в том, что они приплыли именно оттуда. А если это так, то – у меня перехватило дух – там внутри должны быть они! Эта мысль, похоже, пришла всем нам одновременно. Саид и Музафар, встав рядом, протянули к ним руки. Я, подойдя, положил руки им на плечи, и незримый свет потек по кругу через нас и каждый из этих предметов попеременно. Но от них не исходило абсолютно ничего, что указывало бы на какие-то проявления внутри, лишь непонятная сила поддерживала незримые постаменты, на которых они покоились.

– Они пусты, – произнес наконец Саид. – Внутри них не происходит ничего, что указывало бы на жизнь. Они покинуты и замерли в ожидании, которое длится уже многие времена.

– А может быть, их стены просто непроницаемы для наших чувств или не выпускают их проявления наружу?

– Может быть, и так, но эти корабли столь сложны и, будучи населены, имеют столько проявлений, что не могут не оказывать ими влияния на окружающее их пространство, материалы и первородные силы. Да мы и сами чувствовали эти проявления, когда читали о них. Эти же – на редкость безмолвны, и я думаю, что их обитатели либо покинули их, либо…

– Либо?

– Либо мертвы.

Мы сплотились в магический кристалл, и свет наших объединенных внутренних сил несколько раз ярко вспыхнул, озарив окрестности. Затем Музафар направил его луч на один из висящих предметов, а Саид направил на него же поток ведомых ему дрожащих сил.

«Мы – ваши братья по стремлениям! Мы прибыли из мира, находящегося на стержне пути восхождения. Если вы слышите и понимаете нас, подайте знак, что вы живы», – мысленно произнес я, и мои слова, пройдя по кругу через всех нас, устремились потоками мерцающего света, дрожания, радужных переливов и тепла сначала к одному предмету, затем к другому.

Однако никакого ответа не последовало. Наши обостренные до предела чувства не уловили никаких изменений в окружающем пространстве. Напрасно мы, не сомкнув глаз, пробыли на одном месте до самых сумерек, несколько раз повторив наше обращение, – неподвижно висящие над пропастью предметы безмолвствовали. Поняв, что по крайней мере сегодня мы уже ничего не дождемся, а продолжать путешествие уже поздно, мы пустились в обратный путь с намерением еще вернуться сюда.

Возвращение наше заняло гораздо большее время, ибо нас уже не подстегивало вожделение ожидаемыми открытиями. Наоборот, мы были полны скорбных мыслей о тех, кто, быть может, преодолев нескончаемый путь, обрел свой конец в этой странной бездне посреди непонятного пустынного мира. Однако мы успели добраться до нашего ущелья до того, как темнота ночи сменила сгустившиеся сумерки. Ночь вновь обещала быть нескончаемо длинной, но мы решили на этот раз не отправляться в другое место, а, дождавшись все же рассвета, продолжить осмотр этой удивительной трещины в надежде найти еще что-нибудь интересное. Ибо после того, как ее обнаружили, мы были уверены в том, что если в этом мире вообще есть что-нибудь интересное, то оно может быть только здесь.

Проснувшись, как и ожидали, в полной темноте, мы стали строить планы на предстоящий день, решив отправиться в противоположную сторону, насколько сможем пройти, а затем вернуться к таинственным предметам в надежде на какие-нибудь перемены. После этого мы начали строить догадки о происхождении этой бездны, обратив внимание на то, что вблизи нее непонятные силы, о которых говорил Саид, чувствуются наиболее остро. И тут я вдруг вспомнил о лампе, о которой мы все напрочь забыли, хотя нарочно взяли ее с собой, чтобы испытать в ином мире. Однако чистейшее, совсем прозрачное земляное масло наотрез отказывалось загораться здесь, где в воздухе не хватало необходимых материалов. Провозившись нескончаемо долго и будучи на грани отчаяния, мы уже без особой надежды сунули в нее кусочек зажженного вавилонского факела. И, к нашей великой радости, лампа ожила. В ущелье стало немного светлее, и мы увидели незримый поток непонятного флюида, несущийся впереди пылающего потока многоликого света, извергшегося из искры зарождения. Нам пришло на ум, что этот флюид выплеснулся из зазеркалья, предшествовавшего нашему безбрежью, когда возросшее там до непосильного момента напряжение прорвало его грань и вылилось в пустоту волной Творения. Свет настигал флюид и поглощал его или же воссоединялся с ним, превращаясь затем в облака и сгустки, которым суждено было стать светилами, мирами и другими материалами и предметами, заполняющими безбрежье. Однако не весь флюид соединялся со светом, ибо его было больше. Оставшийся продолжал нестись сквозь просторы, постепенно, как и свет, собираясь в облака и уплотняясь. Но в них не было ни частиц, ни уз, образующих материалы, в них был лишь он, который, в силу своего непостижимого устройства, собирался в свои неописуемые построения, уплотняясь до крохотных, по сравнению с изначальными облаками, песчинок. Однако песчинками они были лишь в просторах безбрежья, и размеры их были вполне соизмеримы с истинными мирами. В силу безупречности построений они обретали свою особую и неповторимую форму. Однако, будучи построены не из частиц и материалов, не обладали ликами деяний истинных миров и не содержали в себе присущих мирам первородных сил, как, например, гнетущая, удерживающая на поверхности мира его предметы и материалы. Однако благодаря их собственным силам, хотя и чуждым силам безбрежья, на их непроницаемой и незыблемой поверхности постепенно все же оседала пыль некоторых материалов, обладавших, очевидно, каким-то родством с этими силами. Эта пыль, повинуясь сочетаниям их и своих внутренних сил, срасталась в кристаллы, каких не было больше нигде, покрывая эту поверхность все нарастающей сверху коркой. Таким образом, с течением времен эти странные образования приобретали очертания истинных миров со всеми присущими им проявлениями и ликами деяний. Они обретали свои светила и собирали на себе уже нормальные материалы безбрежья, становясь, таким образом, полноправными его частями, продолжающими свое восхождение уже как истинные миры.