Юстас был христианином, и хотя в гвардии, как я сказал, нет различий в культуре и религии, было решено похоронить его по обычаям, в которые он верил. На холме, со склона которого ещё недавно торопливо сбегала полковая конница, я приказал копать могилу. Не знаю, как в этой реальности со стандартами глубины, но я позабочусь, чтобы тело его совершенно точно не подверглось нападению падальщиков. Лопаты легко входили в сырую землю и уже меньше чем через час совместными усилиями мы воздвигли на пригорке со свежей землёй сделанный на скорую руку деревянный крест. Не поскупившись, я приказал делать его в рост самого парня. Чтобы он отныне стоял и своим присутствием защищал эту деревушку от врагов. На небольшой плоской дощечке я ножом вырезал на современном для меня, никому здесь невиданном, русском: «Гвардии рядовой Юстас. 10.08.1505.». Хотел дописать и ещё что-то. Что-то, что говорило бы о нём нечто хвалебное. Но мысли роились и я отдал табличку, чтобы её намертво прибили к кресту.

— Прости, парень, не с чего нам пока салютовать тебе. — Я стоял в нерешительности. Губы мои дрожали, а к горлу подкатил тяжёлый ком. Вот совсем недавно этот паренёк был жив. Отчитывался о проделанной работе, виновато тупил взгляд. Но вот момент — и его нет. Совсем молодой, толком не знакомый со смертью. И вот — судьба отворачивается от него. Я в этом мире меньше месяца, но к этим парням привязался крепко. Они для меня уже не просто охранный отряд. Они — часть меня. И если будут умирать они — частично буду умирать и я. Попрощаться с тем, с кем ещё недавно шёл в бой пришёл и Генрих. Его лицо не выражало такой жалости, однако смотрел он без презрения высокого сословия. Он провожал в последний путь не холопа, а воина. Смотрел с холодным пониманием. Так, как будто делал это уже не впервые.

Развернувшись, я побрёл в сторону дороги. С небольшим запозданием и большим нежеланием подорвались и остальные. В глазах их царил какой-то неописуемый мрак и потерянность. Казалось, они вот-вот вырвутся из своих тел и ринуться карать всё плохое во имя всего хорошего. Всё же люди здесь совсем не такие, как в будущем. Они легко принимают смерть, но при этом ценят жизнь ближних, не страшась отдать свою. Готовы жертвовать собой для спасения других. Возможно, не все такие, но мои гвардейцы уж точно.

Когда мы седлали коней, к нам, мелко семеня, бежал низенький старичок с неухоженной седой бородой и причудливой шапкой. Не смотря на свой явно преклонный возраст двигался он весьма резво, явно боясь не успеть. Завидев его, я, глубоко вздохнув, приподнял руку, сигнализируя об остановке. Подбежав к нам, он снял свою шапку, оголяя редкую седину и, тяжело дыша, затараторил:

— Люди добрые! Куда ж вы собрались-то?

— А то не ведаешь? — Хмуро ответил я вопросом на вопрос.

— Да то мне вестимо. — Видимо, осознав неуместность своего вопроса замялся он. — Просьба у меня к тебе, господин.

— А ты кто сам будешь? — Вмешался в разговор Генрих.

— Так староста я. — Отозвался старик. — Когда тати эти набежали, я в усадьбе у барина схоронился. Но то не важно. — Он неопределённо махнул рукой. — Мы подсчитали: они ж десяток здоровых мужиков порубили!

— Соболезную, — Бесчувственно прервал его я, — А нам-то с этого что? Мы вон, — Я указал в сторону холмика с громадным крестом, — Тоже своего похоронили. А он дороже всех твоих холопов был. — Старик взглянул туда, куда я указал, тяжело сглотнул и ещё больше потупил взгляд.

— Да, я видел. Молодой был отрок. Жалко, конечно. — Повисла густая, как дёготь, пауза. — Я чего подошёл. У нас ртов полно, а кормить теперь уже некому. — Мы с Майером нахмурено переглянулись.

— Ты что, старик, на паперти? — Вспылил Генрих, — Мы тебе, считай, жизнь спасли!

— Да что ты, барин, не прошу я у вас ничего! — Испуганно зажурчал староста.

— Слушаю тебя, — Спокойно сказал я. — Но учти: ежели ты попусту ратников моих в походе задерживать вздумал — пойдёшь по всем законам военного времени, — Я недвусмысленно положил руку на ручку сабли. Ну вот нет у меня сейчас настроения вести пустые разговоры. Старик в очередной раз испуганно сглотнул. Похоже, для себя он уже решил, что подошёл явно не вовремя.

— Так возьми отроков наших, — Осторожно начал староста, — Они, право, не чета ратникам твоим, но всё ж и не юродивые. И нам сподручней будет, потому как пользы от них не так много, а жрут, знаешь, как не в себя. И вам в помощь будут. Да хоть в обозе за поводьями сидеть. Али лошадей на ночёвке поить да кормить. — Он враз замолчал, ожидая вердикта.

— Каждый воин сам за своим конём ухаживает, — Начал я, одновременно раздумывая над его предложением. В целом о пополнении личного состава я задумывался ещё до похода. Да только как-то не было ни лишних средств ни времени. Да и ассортимент работорговцев вроде как не бездонный и сами они, будучи теми ещё «евреями», не упустят возможности взвинтить цены завидев большую прибыль. Сейчас же, как мне кажется, десяток как никогда нуждается в свежей крови. — Впрочем, ежели ты их конными выдашь — то я подумаю.

— Так конечно, конечно конными! Нам, знаешь, самим есть нечего, а мерины эти, ну на коих тати прискакали, пользы почти не дают, а резать жалко, вроде здоровые. — Он проговорился и тут же прикусил язык. А вот это интересно. Как-то я уж больно быстро решил ретироваться. А ведь лишние верховые животные нам отнюдь не помешают. Но сейчас, похоже, мы ухватим ещё и всадников к ним в придачу. Хотя я почти уверен, что всадники из них абсолютно никчёмные, ровно как и воины.

— Ну, тогда веди. — Я одобрительно кивнул, впрочем не меняя подозрительного тона. — От колонны мы сильно не отстанем, да и терять нас не станут.

Мы развернулись и той же процессией двинулись на смотр новобранцев в молодую гвардию. Стена туч, по всей видимости, решила задержаться и как будто застыла в нерешительности прежде чем рвануть вперёд. Странно, разве наверху бывают штили? Меж тем нам снова открылась печальная картина: полуразрушенная деревенька встречала своих недавних спасителей разбитыми глазницами окон и тлеющими остовами изб. Полтора десятка тел, лежащих перед поместьем, были убраны в быстром темпе. Лишь небольшие красные пятна на чёрной земле говорили о недавнем сражением. Старик проводил нас в небольшой амбар, где уже стояло