— Пусть проветрится немного. На улице уже тепло. Как провела день, Эя-кя?

— С отцом. Ему захотелось побыть с семьей, поэтому пришлось все утро торчать во дворцах. После полудня он уснул, и мама разрешила мне уйти.

— Странно слышать. Мне казалось, Ота почти не спит, он же день и ночь работает, правит городом.

Эя пожала плечами, не соглашаясь и ничего не отрицая. Она прошлась по комнате, щурясь куда-то в пространство за распахнутой дверью. Маати сложил руки на животе и внимательно на нее посмотрел.

— Тебя что-то тревожит.

Девочка покачала головой, но при этом еще сильнее нахмурилась. Маати ждал. Наконец Эя резко и как-то по-птичьи развернулась к нему. Она приготовилась что-то сказать, но медлила, набираясь храбрости.

— Я хочу выйти замуж.

Маати моргнул, покашлял, чтобы выиграть время, и подался вперед. Кресло под ним заскрипело. Эя стояла, скрестив на груди руки, и смотрела на него почти осуждающе.

— У тебя есть мальчик? И кто же он? — спросил Маати, и тут же спохватился. Если дошло до брака, ни о каком «мальчике» речи быть не могло, по меньшей мере надо было сказать «избранник». Эя только насмешливо фыркнула в ответ.

— Не знаю. Кто угодно.

— Любой сойдет?

— Нет, не любой. Не хочу жить с каким-нибудь огнедержцем из предместий. Мне нужен кто-то достойный. Кто придется мне по душе. У отца больше нет дочерей. Я знаю, с ним уже обо мне говорили. А он все ничего не делает. Сколько еще ждать?

Маати потер подбородок. Он вовсе не ожидал такого разговора и совсем не представлял, как себя вести. Щеки у него загорелись.

— Понимаешь, Эя-кя, ты еще молода. То есть… Молодые женщины обычно проявляют интерес к мужчинам. Ты меняешься. Насколько я помню, в твоем возрасте у людей появляются определенные чувства…

Эя посмотрела на него так, будто он выплюнул крысу.

— Я, наверное, что-то не понял, — растерялся Маати.

— Не в этом дело, — сказала она. — Я уже сто раз целовалась с мальчишками.

Щеки все пылали, но Маати решил этого не замечать.

— Ясно. Ты, наверное, хочешь жить отдельно, а не на женской половине? Если так, ты всегда можешь…

— Талит Радаани выходит замуж за третьего сына хая Патая, — сказала Эя и быстро прибавила: — Она на полгода младше меня.

Маати почувствовал себя так, будто в его руках вдруг щелкнула и сложилась головоломка. Теперь он прекрасно понимал, что к чему. Он потер колени и вздохнул.

— И, конечно же, она заела тебя хвастовством.

Эя смахнула предательские слезы.

— Ведь она младше и ниже тебя по положению. Должно быть, нашла теперь доказательство, что она не чета другим.

Эя пожала плечами.

— Или что в тебе нет ничего особенного, — мягко продолжил Маати, стараясь не обидеть ее. — Угадал?

— Не знаю, что она там думает.

— Тогда расскажи, что думаешь ты.

— Не понимаю, почему он не может найти мне мужа! Мне даже не надо будет уезжать. Иногда люди просто женятся, и все. Они годами не живут вместе, но союз уже заключен, и все о нем знают. Почему он не сделает для меня то же самое?

— А ты его просила?

— Он сам должен знать, — огрызнулась Эя, меряя шагами расстояние между открытой дверью и очагом. — Он — хай Мати. И не настолько глуп.

— А еще он не… — начал Маати и прикусил губу, чтобы не сказать «ребенок». Женщина, которой себя считала Эя, не потерпела бы такого слова. — Ему не четырнадцать лет. Мужчинам, таким, как я и твой отец, легко забыть, что значит молодость. К тому же, я уверен, что он пока не хочет выдавать тебя замуж и даже не допускает мысли об этом. Ты — его дочь. Это тяжело, Эя-кя. Тяжело терять своего ребенка.

Она остановилась и наморщила лоб. Из кроны дерева со звонким криком выпорхнула птица. Маати услышал, как захлопали ее крылья.

— Это не потеря, — возразила Эя, но уже не так уверенно, как раньше. — Я же не умру.

— Нет, не умрешь. Зато уедешь в другой город, к мужу. Ты, конечно, будешь присылать нам весточки с посыльными. Однако вряд ли вернешься к родителям. И ко мне. Это не смерть, милая, но все равно потеря. Мы все и так уже много потеряли. Мы не хотим новой утраты.

— Но ты мог бы уехать вместе со мной. Мой муж обязательно разрешил бы, иначе зачем за него выходить?

Маати рассмеялся и встал.

— Мир слишком сложен, чтобы решать все заранее, — сказал он, ероша волосы Эи, как раньше, когда она была еще маленькой. — Поживем — увидим. Не исключено, что я уеду отсюда. Все зависит от дая-кво. Возможно, вернусь в селение поэтов, чтобы пользоваться их библиотеками.

— А можно я поеду с тобой?

— Нет, Эя-кя. Женщин туда не пускают. Знаю, знаю. Это несправедливо. Но я ведь не скоро еще уеду. Почему бы нам не пойти на кухню и не раздобыть медового хлеба?

Они оставили комнату открытой для весеннего воздуха и солнца. Дорога на кухни лежала через огромные залы с высокими сводами, мимо беседок, в которых готовились к ночным танцам и пирам. Шелковые стяги взлетали на ветру, как будто радовались теплу и свету. В садах мужчины и женщины лежали на траве, закрыв глаза и обратив лица к небу, словно цветы. Маати знал, что за стенами дворцов город не знает отдыха. Кузнецы, как всегда, трудились ночи напролет, чтобы наутро лавки получили их товар: изделия из бронзы, железа, серебра и золота. А еще там можно было купить любую вещь из камня. Только здесь, в Мати, их лепили вручную, словно из глины, пользуясь удивительной силой Размягченного Камня. Во дворцах же не заметно было и намека на работу. Казалось, что у придворных забот не больше, чем у котов. Маати снова задумался, что было тому причиной: напускная беспечность или обыкновенная лень.

На кухне дочь хая и его постоянный гость легко получили несколько толстых ломтей медового хлеба, обернутых в плотную хлопковую ткань, и каменную фляжку с холодным чаем. Маати рассказал Эе обо всем, что делал Атай с тех пор, как она последний раз приходила в библиотеку, и о дае-кво, и об андатах, и о том, что сам повидал, пока не приехал в Мати. Ему нравилось проводить время с девочкой, льстило, что она тянется к нему. А еще он самую чуточку торжествовал: Эя обсуждала с ним то, о чем никогда не говорила с Отой!

Они расстались, когда торопливому весеннему солнцу оставалась всего ладонь до западных гор. Маати остановился у фонтана, омыл руки в холодной воде и задумался о планах на вечер. Он слышал, что в одном чайном доме неподалеку собирался выступать зимний хор: наконец-то работе долгих темных месяцев предстояло увидеть свет. Мысль была неплохая; правда, книга, фляжка вина и кровать с теплыми шерстяными одеялами соблазняли его ничуть не меньше.

Маати был так занят выбором между этими скромными удовольствиями, что не заметил свет в своих окнах. Женщину, сидевшую у него на постели, он тоже не замечал, пока она не заговорила.