— Я сам ходил в дом утех, — вставил Найит. — Спрашивал о женщине, которую описывал Риаан. Там нет ни одной похожей.

— Ложь получилась нескладная, — сказала Лиат. — Вся, от начала и до конца. Да, Итани. За этим стоят именно гальты.

Неважно, почему она назвала его старым, выдуманным именем — по ошибке или нарочно, чтобы напомнить о днях его юности. Результат был один. Ота глубоко вздохнул. Выдыхая, он ощутил, как в живот опускается противная тяжесть. Он столько лет опасался новых действий гальтов, что доказательства Лиат, какими бы шаткими они ни были, почти его убедили. Он почувствовал, что все взгляды обращены к нему. Маати подался вперед в своем кресле, сцепив руки на коленях. В грустной улыбке Киян были сочувствие и задумчивость. На балконе стало тихо.

— А смог бы он так поступить? — спросил Ота. — Этот поэт… Зачем ему с ними связываться?

Лиат обернулась к Найиту и кивнула ему. Молодой человек облизал губы.

— В селение дая-кво ходил я один, — сказал он. — Мать они, конечно, не пустили бы. Там говорят, что зимой накануне изгнания Риаан подхватил лихорадку. Так тяжело заболел, что едва не умер. Даже кожа слезла, будто он обгорел на солнце. Говорят, болезнь его подкосила. Он стал очень вспыльчивым, часто злился. Дай-кво просиживал с ним неделями, учил его, будто новичка только что из школы. Не помогло. Риаан был уже не тот, каким дай-кво его принял. Поэтому…

— Поэтому дай-кво прогнал его в наказание за то, в чем он был неповинен, — закончил Ота.

— Не совсем так, — возразил Найит. — Сначала дай-кво сказал, что Риаану нельзя продолжать работу над пленением. Слишком опасно. Говорят, Риаан страшно расстроился. Напивался до беспамятства, устраивал потасовки. Один человек рассказал, будто он даже тайно притащил в селение женщину и спал с ней. Правда, никто этого не подтвердил. Так или иначе, терпение дая-кво иссякло. И он отослал Риаана с глаз долой.

— Вы многое узнали, — заметил Ота. — Я считал, поэты защищают друг друга, если дело касается бесчестья.

— Как только Риаан уехал, это стало уже не их бесчестьем, а его личным, — ответил Найит. — К тому же они знали, что я прибыл из Нантани. Я менял слухи на слухи. Это было несложно.

— Дай-кво не пожелал с нами встретиться, — сказала Лиат. — Я написала пять прошений, но на два последних секретари даже не потрудились ответить. Вот почему я приехала сюда.

— Чтобы я переговорил с даем-кво? Но я и сам у него в немилости. По-моему, он думает, что я во всем виню гальтов. Даже в том, что кашляю. Маати с этой задачей справится гораздо лучше.

Маати сложил руки в жесте протеста.

— Вряд ли он поверит в мою беспристрастность. — Несмотря на значение своих слов, говорил он спокойно и сдержанно. — Если я и сделал интересное открытие, это еще не значит, что в селении позабыли, как я пошел против старого дая-кво, когда отказался бросить вот этих двух дорогих мне людей.

Он умолк, но невысказанная мысль как будто прозвучала вслух. Она сама меня бросила. И это была чистая правда. Лиат забрала ребенка и ушла. Она не отвечала на письма Маати до тех пор, пока ей не потребовалась помощь. В потупленном взоре Лиат читалось что-то весьма похожее на стыд. Найит подался вперед, как будто хотел встать между ними — между матерью и человеком, который хотел быть его отцом, но получил отказ.

— Давайте попросим Семая, — предложила Киян. — Он уважаемый поэт, управляет Размягченным Камнем. Никто не скажет про него ничего дурного.

— Мудрое решение, — согласился Ота, радуясь возможности увести разговор в сторону от былых обид. — Но для начала еще раз пройдемся по доказательствам, которые у тебя есть, Лиат-тя. Повтори все сначала.

Они проговорили почти целый день. Ота выслушал все подробности, прочел свидетельства рабов и слуг исчезнувшего поэта, сведения о договорах, нарушенных беглым гальтским судном, отчеты посыльных, которых разыскал Найит. На каждое возражение Оты у Лиат был готов ответ. Она устала, в голосе звенело нетерпение. Дело было настолько важным, что она даже решилась приехать в Мати и сесть напротив него. Это лучше всего доказывало ее уверенность, а может, и правоту. Девушка, которую Ота знал раньше, была умна, многое знала и умела, но все-таки ее использовали, как фишку в чужой игре. Зря он вообразил, что она до сих пор осталась такой. Ведь он изменился за эти годы. Значит, изменилась и она.

Солнце медленно клонилось к вершинам западных гор, а на сердце Оты становилось все тяжелей. Они еще не разобрались во всем до конца, однако вести, которые принесла Лиат, встревожили его, как страшная сказка — ребенка. Гальты вполне могли подкупить безумного поэта. Никто не знал, что они собирались с ним делать и что он мог натворить с их помощью. Ота припомнил сказания Империи: войны, в которых вместо оружия применяли силу богов, истерзанный мир, великое государство в руинах. А ведь если предположения Лиат окажутся правдой, это случится опять.

Но если ими овладеет страх, если дай-кво обратится к силе андатов, чтобы уничтожить гальтского поэта, погибнут тысячи людей, ничего не подозревающих о заговоре, который предрешил их судьбу. Беспомощные младенцы и взрослые, простые, честные люди. Гальт превратится в пустоши, как когда-то Империя. Насколько же они должны быть уверены в опасности, чтобы прибегнуть к такому шагу? Или испуганы?

— Мне нужно подумать, — сказал он, кивнув Лиат и ее сыну. — Я скажу, чтобы вам приготовили комнаты. Будете жить здесь, во дворце.

— У нас не так много времени, — тихо напомнил Маати.

— Знаю, — ответил Ота. — До завтра я решу, как нам поступить. Если Семай — тот, кто нам нужен, мы повторим все снова, при нем. А потом… посмотрим, что изменится, и поступим, как должно.

Лиат приняла позу благодарности. Спустя удар сердца ее движение повторил Найит. Ота лишь махнул им рукой. Он слишком устал для церемоний. Слишком много вопросов предстояло ему решить.

Когда Маати, Лиат и Найит ушли, Ота подошел к жене, облокотился на перила балюстрады и стал смотреть на город, погрузившийся в ранние сумерки. Столбы дыма поднимались над позеленевшими медными крышами кузниц. Гигантские каменные башни, словно колонны, тянулись вверх, к синему куполу небес. Киян бросила с балкона миндальный орешек. Чернокрылая птица нырнула вниз и поймала его прямо в воздухе. Ота тронул жену за плечо; она с улыбкой обернулась, будто не ожидала увидеть его рядом.

— Как ты, любовь моя? — спросил он.

— Это мне надо спрашивать. Наши гости… они принесли дурную весть.

— Знаю. А Маати все еще ее любит.

— Любит их обоих. По-разному, но обоих.

Ота изобразил позу согласия.

— Ты хорошо ее знаешь, — сказала Киян. — Как думаешь, любит ли она его?

— Когда-то любила. А сейчас — не знаю. Много лет с тех пор прошло. Мы все изменились.

Ветерок пахнул дымом и далеким дождем. Стало прохладно, и руки у Киян покрылись мурашками. Он захотел развернуть ее к себе, ощутить вкус ее губ, хоть ненадолго забыть обо всем, кроме простого счастья. Ему отчаянно хотелось заслониться от остального мира. Она улыбнулась, будто прочла его мысли, но он не тронул ее, а она не подвинулась ближе.