– Значит, вы поступите как варвары, сударь, – сказал герцог.

– Э, господин герцог, мы же флибустьеры – ладроны, как вы нас окрестили, и варварство один из залогов нашего успеха. Какие соображения могут нас остановить? Да никакие. Нам нужно золото. Из уважения к вам и к вашему блестящему оборонительному искусству я готов сделать вам целый ряд уступок, на какие не пошел бы ни с кем другим, уж поверьте. Так что предлагайте вы нам приемлемые условия. И не пытайтесь водить меня за нос. Я прекрасно осведомлен – и знаю: в городе полным-полно золота. Мне даже известно, где это золото хранится. Вы ожидаете целую флотилию галионов из Панамы и собираетесь погрузить на них золото, а захваченная мной эскадра должна была сопровождать их до Европы. Теперь ваше слово, господин герцог, я слушаю.

– Сударь, поскольку вы ставите вопрос таким образом, замечу, что я не уполномочен его обсуждать. Моя задача чисто военная, и я изменил бы своему долгу, если бы покусился на права гражданского губернатора, под началом которого я состою.

– Значит, господин герцог, мы не договорились и нам снова суждено сойтись в бою?

– Не спешите, сударь, мы еще ничего не решили. Хотя у меня нет таких полномочий, я могу получить их у губернатора и почтенных городских купцов. А посему прошу у вас пару часов: это необходимо, чтобы всех собрать, доложить им о нашей встрече и узнать их мнение. Думаю, нет надобности вам говорить, – с улыбкой прибавил герцог, – как нелегко убедить торговцев раскошелиться.

– О, пусть это вас не тревожит, господин герцог. Мы, флибустьеры, знаем чудодейственные секреты, как добиться желаемого. Однако мне хочется выказать вам свое благорасположение. Так сколько, вы говорите, вам нужно времени?

– Два часа – это много?

– Разумеется, сударь. Даю вам час. По истечении этого срока, если вы не возвращаетесь с вашими полномочиями, мы снова пойдем на штурм и уже никакие другие условия не примем.

– Хорошо, согласен, час так час! А пока каждый безоговорочно сохраняет за собой свои позиции и никакой стрельбы!

– Договорились, господин герцог. И дай-то бог благоразумия вашим почтенным горожанам! В противном случае, клянусь, я камня на камне не оставлю от города Веракруса.

На этом шестеро парламентеров отсалютовали друг другу и разошлись. Только два трубача и два же знаменосца остались стоять на месте друг против друга – в знак того, что военные действия пока прекращены и установлено временное перемирие.

Онциллу, как всякого человека с нечистой совестью, мучили дурные предчувствия, в общем-то беспричинные, однако напрочь лишившие его сна и покоя.

Той ночью, ближе к утру, чуя недоброе и устав беспрестанно ворочаться в постели, он встал и, решив не иначе как очистить голову от мрачных мыслей, вышел из дому и отправился бесцельно бродить по еще пустынным улицам города.

Подставив горячечный лоб предутреннему ветру, чтобы освежиться, он шагал куда глаза глядят и строил разные планы, которые, по его разумению, должны были принести ему удачу и наконец дать возможность отомстить, чего он добивался уже бог весть как долго. И тут он внезапно очнулся от своих тягостных раздумий. К действительности его вернули крики: «Ладроны! Ладроны!» Это кричали люди, бежавшие мимо кто куда.

– Тысяча чертей! – в свою очередь вскричал он сам. – Неужто флибустьеры захватили город?

Онцилла огляделся по сторонам, чтобы сориентироваться: бесцельно блуждая по городу, он, сам того не заметив, добрел почти до набережных и оказался неподалеку от мола.

«Надо поспешить в крепость, – сказал он себе. – Если успею, тогда еще не все потеряно».

Онцилла чуть ли не бегом бросился к крепости, с большим трудом протискиваясь сквозь толпу, уже заполонившую улицы. Дорога до крепости была неблизкая: она пролегала через весь город. Но не успел Онцилла проделать и две трети пути, как в растерянности остановился. Его охватила безудержная ярость: крепостные пушки, развернутые в сторону города, изрыгнули град картечи, сразив наповал и ранив множество людей вокруг него. Не оставалось никаких сомнений: флибустьеры захватили не только город, но и крепость. Но как? Он этого не знал. Однако так оно и было.

Тут с ним поравнялся какой-то человек, который, заметив его, вскрикнул. То был начальник крепостной тюрьмы. Онцилла остановил его.

– Что происходит? – спросил его он.

– Боже мой! – пожимая плечами, отвечал тот. – Да вы что, сами не видите: ладроны в городе!

– А крепость?

– Крепость? Этот чертов заключенный, которого вы велели там запереть… вы разве не знаете?

– Нет, так что случилось?

– Что случилось? Он где-то достал оружие – одному богу ведомо как. И с полчаса назад взломал дверь ружейным прикладом. А в это время его дружки с криками: «Флибустьеры, вперед!» – снесли ворота и ворвались в крепость. Он же начал палить с тыла, да так, что комендант, как человек осторожный, решил, что всякое сопротивление бесполезно, и сдался без единого выстрела.

– Ну ладно, а ты? Ты-то как здесь оказался? Сбежал?

– Я? Сбежал? Эх, да вы меня плохо знаете, ваша милость.

– И то верно, прости. Ты же из тех удальцов, что особенно ловко умеют ловить рыбу в мутной воде. Значит, тебе удалось-таки выкрутиться?

– Ничего-то вы не знаете, ваша милость. Я человек мягкий, сердобольный и не люблю мучить людей. Ваш заключенный, которого все его друзья называли Олоне, как только вырвался на волю, кликнул меня, перепоручил мне девицу, оказавшуюся не весть как вместе с ним, и сказал: «Вот тебе два золотых – отведи эту сеньориту во дворец к господину герцогу де Ла Торре. Когда отведешь, возвращайся обратно, ничего плохого тебе не сделают. Можешь даже рассчитывать на мою защиту».

– И что же? – задумчиво спросил Онцилла, которому вдруг пришла в голову странная мысль.

– Ну вот, ваша милость, я и отвел ту девицу к герцогу де Ла Торре. А теперь, как и велел мне Олоне, иду обратно в крепость. Да и потом, что мне еще остается.

– И то верно. Только запомни, мой милый: о нашей встрече никому ни слова – ни Олоне, ни одной живой душе! А чтобы ты не забыл мою просьбу, вот тебе два золотых вдобавок к тем, что ты уже получил.

– Ну и ну! – оживился тюремщик. – Как я погляжу, тут кому горе, а кому радость. Не беспокойтесь, буду нем как рыба.

– И не ошибешься, приятель, – заметил Онцилла таким тоном, от которого беднягу пробила дрожь. – Сам знаешь, меня ничем не разжалобить. И если узнаю, что ты сболтнул кому хоть слово, нам с тобой будет за что посчитаться. А теперь прощай и удачи тебе!

– Прощайте, ваша милость, – смиренно ответствовал тюремщик.

И пустился бегом дальше. У Онциллы же мрачное лицо на миг осветилось язвительной улыбкой, и он быстро зашагал в направлении, противоположном тому, куда побежал тюремщик. Здесь мы и оставим его ненадолго, а сами пока отправимся во дворец герцога де Ла Торре, где в это самое время царило полное замешательство.