Флибустьеры ликовали: предпринятый ими дерзкий налет увенчался успехом, превзошедшим все их ожидания. Решив, что всякое сопротивление неприятеля сломлено, они уже вообразили себя полноправными хозяевами города и по привычке приготовились подвергнуть его методическому разграблению, как вдруг поднявшийся невероятный шум напомнил им, что еще не все кончено и они рано принялись торжествовать победу.

Герцог де Ла Торре, просидевший почти всю ночь за составлением писем и памятных записок в свою защиту, спустился в сад, чтобы освежить горевшую огнем голову и привести в порядок мысли после продолжительной бессонницы, как вдруг до его ушей донеслись отчаянные крики: «Ладроны!..» – крики людей, пробегавших в нескольких шагах от него. Это вдруг напомнило ему то, о чем он уже успел догадаться за время разговоров с Олоне, то есть о налете флибустьеров, который те собирались предпринять под предлогом избавить герцога от постылых тайных происков его недругов.

Герцог понял, какими страшными последствиями для него может обернуться дерзкий налет флибустьеров. Осознал он и лежавшую на нем ответственность за происходящее, равно как и то, что честь его отныне будет запятнана безвозвратно – и ему уже вряд ли удастся оправдаться, доказав свою невиновность.

Этот слабохарактерный человек, которому никогда не доставало смелости принять твердое решение, вдруг как будто преобразился. Менее чем за пять минут он раздал челяди распоряжения, облачился в парадный костюм, повязал на шею ленту с орденом Золотого руна и, ни слова не сказав ни герцогине, ни дочери и даже не повидавшись с ними, оставил особняк на попечение двум верным слугам, вскочил на лошадь и в сопровождении всей своей свиты, числом сорок человек, среди которых было несколько именитых дворян, пустился вскачь к губернаторскому дому.

Граф де Ла Сорга-Кабальос, возможно, и был ушлым политиком и хитрым дипломатом, но до воина, исполненного отваги и рассудительности, ему было далеко. Застигнутый врасплох высадкой флибустьеров, окруженный всеми солдатами гарнизона, самопроизвольно стянувшимися под его начало, он колебался и метался, не зная, за что взяться и что отвечать на вопросы, которые ему задавали; он даже не мог найти свою шпагу. Солдаты и офицеры, храбрецы, в большинстве своем с честью сражавшиеся во Фландрии, в недоумении и отчаянии переглядывались, не понимая, почему не хватает решимости человеку, которому пристало показывать им пример.

Вдруг откуда-то послышались громкие крики. Шумная, разношерстная толпа, заполонившая улицы, что вели к губернаторскому дворцу, резко расступилась, и во двор ворвались четыре десятка всадников во главе с герцогом де Ла Торре, гордо вскинувшим голову и с блеском в глазах потрясавшим шпагой, которую он крепко сжимал в руке.

– Офицеры, солдаты, люди! – вскричал он громовым голосом. – Я герцог де Ла Торре, вице-король Перу! Тот, кого тщетно пытались обесчестить. Пришел час доказать вам мою любовь к королю и родине. Флибустьеры напали на город. И я здесь, чтобы возглавить вас и повести против ладронов! Они торжествуют, думая, будто мы испугались. Так покажем им всю нашу доблесть, как тогда – во Фландрии! Вперед, за мной!

– Ура! – в один голос воскликнули солдаты. – Да здравствует герцог де Ла Торре!

– Нет, друзья мои, да здравствует король!

– Да здравствует король! – в восторженном порыве подхватили все, кто при этом присутствовал.

Если благодаря несообразному поведению графа де Ла Сорга-Кабальоса флибустьерам пока еще не удалось завладеть важными позициями в городе, то бравые испанские солдаты, похоже, сделали все возможное, чтобы обратить свою вполне вероятную победу в поражение; но, по крайней мере, героическое вмешательство герцога де Ла Торре могло снять с их поражения печать позора, которой оно было отмечено. Ничего другого герцогу не хотелось: он понимал – победить теперь уже невозможно.

Как оно всегда случается в городах, подвергнутых разграблению, многие горожане, нагруженные своим добром, инстинктивно потянулись к губернаторскому особняку, как к некоему святилищу, последнему прибежищу.

Герцог де Ла Торре велел раздать оружие горожанам, пожелавшим участвовать в обороне; потом, разместив женщин, детей и стариков во дворе губернаторского особняка под защитой хорошо вооруженного отделения солдат под командованием решительного офицера, он построил свое войско в плотную колонну и, прихватив две пушки на сцепке, выдвинулся во главе этой наспех собранной армии к площади Дароносицы. Там он занял крепкую позицию для круговой обороны.

В герцогском войске насчитывалось с полторы тысячи человек – из них тысяча двести были старые, закаленные солдаты, на которых можно было положиться; остальные три-четыре сотни были горожане, в основном молодые и горячие парни-добровольцы, впрочем совершенно не умевшие обращаться с оружием, тем более потому, что обучение военному искусству по тем временам было делом многотрудным. Так что они скорее создавали видимость численности и могли пригодиться разве только в рукопашной схватке.

Перед тем как покинуть дом губернатора, оставленного там переживать всю тяжесть своего позора, герцог де Ла Торре отрядил нескольких офицеров в разных направлениях, чтобы оценить истинное положение вещей, а заодно проверить, насколько прочно флибустьеры удерживают городские ворота и потерны и можно ли через них прорваться за пределы города.

Офицеры возвратились один за другим через довольно долгие промежутки времени, добросовестно выполнив поставленную перед ними задачу. Их доклады коротко сводились к тому, что ворота заколочены толстыми досками, что в городе тут и там громоздятся баррикады и каждую охраняет многочисленный отряд Береговых братьев.

Все пути к отступлению оказались отрезаны; к тому же вот-вот должен был снова завязаться бой. Флибустьеры наступали большим числом одновременно с четырех сторон, намереваясь сломить сопротивление испанцев одним решительным натиском.

Герцог спешно приказал понадежнее перегородить улицы мебелью, деревьями – словом, всем, что только подвернется под руку. Потом он разместил самых метких стрелков в домах, располагавшихся по углам улиц. И, приняв все необходимые меры, стал бесстрастно ждать со шпагой в руке появления Береговых братьев.

Те не заставили себя ждать, но их тут же «горячо» встретили стрелки, засевшие в домах и за баррикадами. Завязался нешуточный бой – он длился несколько минут, хотя и безрезультатно для обеих сторон. В то же время герцог велел укрепить три баррикады, возведенные с фронта и флангов его войска, а потом приказал стрелкам с четвертой баррикады оставить ее и отступать строго в колонне. Такой маневр, трудно выполнимый под огнем неприятеля, был, однако же, проделан с завидным хладнокровием и поразительной точностью. Эта баррикада возвышалась над главной городской магистралью, и штурмовать площадь с этой стороны готовился самый многочисленный отряд флибустьеров.

Береговые братья, удивленные тем, что испанцы внезапно прекратили огонь, решились на очередной штурм и, отчаянно кинувшись на баррикады, захватили их меньше чем за минуту. Но тут вдруг ряды испанцев разомкнулись, и обе их пушки осыпали флибустьеров градом картечи. Застигнутые врасплох столь жестоким отпором, те на миг оторопели, но живо перестроились и с яростными криками устремились вперед. Однако тут же были встречены новым залпом картечи, который на сей раз не только их остановил, но и, ввергнув в полное замешательство, принудил отступить. Ярость флибустьеров достигла предела: гавачо, которых они презирали всей душой, дерзнули явить им свою отвагу и не дрогнули перед ними.