Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много Владычице было почету:
Старый и малый бросали работу,
Из деревень шли за Ней…
К ней, с маленькой буквы — то есть к иконе; за Ней, с большой буквы — то есть за Богородицей: одно и то же местоимение заменяет два разных слова, поэтому перед нами не совсем тавтология. При советской власти, когда местоимения, относящиеся к Богу, не полагалось писать с большой буквы, за Ней тоже писалось с маленькой, и читатели думали, что речь по-прежнему идет об иконе, и удивлялись, почему у Некрасова такая убогая рифма.
Писать слова, относящиеся к Богу, с большой буквы — дело общепринятое и каждому понятное. Но бывают случаи, когда поэт пишет с большой буквы слово, важное не для всех, а только лично для него (почему — читатель должен понять из контекста). Тогда оно тоже может рифмоваться так, как у Некрасова: сразу и тавтология, и не тавтология. Забытая поэтесса Вера Меркурьева в 1918 году написала большой цикл стихов к Вяч. Иванову — перед этим поэтом она преклонялась, но идей и чувств его решительно не принимала, он ей был и Друг, и Враг. На эти два слова она натягивает длинную вереницу рифм, завершая их именно полутавтологическими:
О мой заклятый Друг
И мой заветный Враг, —
Чем ваш воздушней круг,
Тем мой бездушней шаг.
В мистический испуг —
Лирический зигзаг,
Орфический мой Друг,
Гностический мой Враг.
Так, вам — цветущий луг,
А мне — сухой овраг,
Мой нелюбимый Друг
И нежно-чтимый Враг.
Моих пучину вьюг
Какой измерит лаг?
Не ваш ли, страшный Друг?
Не ваш ли, милый Враг?
Мой мертвый узел туг,
Мой стих и нищ и наг —
Еще стяните, Друг,
Еще снимите, Враг.
Но греют, точно юг,
Щедроты ваших благ —
Неумолимый Друг
И милостивый Враг.
И черный мой недуг
Укачивает маг —
Как вал качает струг,
Как ветер веет флаг.
Не всякий близок друг,
Как этот дорог враг, —
Мой ненавистный Друг
И мой любезный Враг.
Иногда нет даже надобности выделять оттенок значения курсивом или большой буквой: на нужный оттенок указывает словосочетание. Незадолго до Некрасова Я. Полонский рифмовал в стихотворении «Последний разговор» последнюю строфу — после описания пения соловья:
…Но и он затих во мраке ночи,
Улетел, счастливец, на покой…
Пожелай и мне спокойной ночи
До приятного свидания с тобой!
Когда мы говорим привычные слова спокойной ночи, то мы уже не представляем себе реальной ночи со звездами и соловьем, поэтому и Полонский считает себя вправе рифмовать ночи и спокойной ночи (и тонко подкрепляет это следующей строчкой, где столь же привычные слова до свидания оживлены мыслью о реальном свидании, про которое и написано стихотворение). То же самое — и в строчках М. Светлова:
Разрушены барьеры ночи темной…
Рассвет такой, как все огромно!
Как будто неба тихий океан
Упал на Тихий океан.
Разница между числительным первый и прилагательным первый (т. е. передовой, самый лучший) обыгрывалась у А. Вознесенского:
Если б были чемпионаты,
кто в веках по убийствам первый, —
ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Век Двадцать Первый.
Если б были чемпионаты,
кто по лжи и подлостям первый, —
ты бы выиграл, Век Двадцатый.
Усмехается Век Двадцать Первый.
Если б были чемпионаты,
кто по подвигам первый, —
нет нам равных, мой Век Двадцатый!
Безмолвствует Двадцать Первый.
Это — пример патетический, а вот пример сатирический — из стихотворения «Причина разногласия» А. М. Жемчужникова, современника Некрасова и Полонского:
Два господина однажды сошлись;
Чай в кабинете с сигарою пили
И разговором потом занялись —
Всё о разумных вещах говорили:
О том, что такое обязанность, право?
И как надо действовать честно и право,
С пути не сбиваясь ни влево, ни вправо?
Казалось бы, все это вещи бесспорные — такие уж бесспорные, что даже слова для них у всех одинаковые, как в этих рифмах. Однако нет: во второй строфе уже того и другого терзали сомненья: того и гляди, что разделятся мненья… А затем:
Входит к ним третье лицо в кабинет;
В спор их вступивши, оно обсудило
С новых сторон тот же самый предмет
И окончательно с толку их сбило…
Один из них был Титулярный Советник,
Меж тем как другой был Коллежский Советник,
А третий — Действительный Статский Советник.
Что это — одинаковые слова или разные? И читатель неизбежно задумывается: по здравому смыслу, подсказываемому языком, советник, советник и советник — одно и то же, а по общественной практике, случай из которой изображен в стихотворении, мелкий титулярный, средний коллежский и важный действительный статский — совсем не одно и то же. Очевидно, это значит, что общественная практика мало соответствует здравому смыслу, — к этой мысли и хотел подвести сатирик.
Такой же тавтологический полукаламбур в форме анекдота я слышал когда-то от старого поэта-футуриста Сергея Боброва. Самодеятельный стихотворец из чиновников принес свои стихи в журнал и никак не хотел верить, что они бесталанны. «Помилуйте, — сказали ему, — вот вы рифмуете губернатор и вице-губернатор — это ведь совсем одно и то же!» — «Э, нет! — возмутился автор, — губернатор и вице-губернатор это очень даже не одно и то же!» — «В таком случае, — было вежливо сказано ему, — почему бы вам не рифмовать сапог и не-сапог»?
Анекдот анекдотом, но в русской поэзии есть стихотворение, в котором рифма типа сапог — не-сапог и в самом деле употреблена и действует очень сильно. Это — «Читатели газет» Марины Цветаевой (Париж, 1935 год) — одно из самых ненавидящих ее стихотворений о мещанах, у которых не видно лица за газетным листом, не слышно своих мыслей за пережеванными чужими, не осталось чувств, кроме любопытства к бульварному вздору:
Ползет подземный
