Он примирительно погладил свинью меж ушками и договорил:

– Сейчас уже поздно спорить. Мы с тобой отвели беду от нашего глупого Жеребенка. И в общем уже неважно, реальную или мнимую.

– Хръ! – одобрительно изрекла свинья.

– И что, – нахмурилась Эссилт, – все верят, что Эйгр не отличила мужа от короля?

– Ну… личина.

– Марх, опомнись! Если бы мы с Ллиан обменялись обличьем, тебя бы это смогло обмануть?!

Тот молча покачал головой.

– Эти игры с личиной – ложь, годящаяся только для наивных! – гневом звенел голос Королевы. И невысказанным осталось: «В Аннуине никто не осмелился на подобное со мной, потому что знали: верная жена распознает обман!»

Марх понял, о чем недоговаривает его жена.

– Не суди Утера и Эйгр по себе… Они были просто людьми. И обоих уже нет в живых.

Эссилт, из меня плохой рассказчик о юности и воцарении Артура. Вот приедем к его двору – тебе от этом споют сотни песен.

Говоря коротко, Мерлин воспитал его – уж один или с Фросином, не знаю. Потом юношу привезли в Каэр-Лундейн, собрали всех королей (я там тоже был), Бендигейд Вран признал его, Аннуин, Авалон, Альба, Скай – поддержали, славнейшие воины этих земель присягнули… Что оставалось после этого людям? Не идти же против мощи всех стран волшебства?

Его признали все. Теперь он Верховный Король.

На него возложили свои надежды все Владыки. Как когда-то на меня. Я оказался неудачной попыткой… Не отбил священное стадо, не смог быстро изгнать римлян, пропустил Максена, даже жену сам вернуть не сумел…

Надеюсь, Артуру повезет больше.

Ему теперь служат даже те, кто никогда не терпел над собою вождя.

– Марх… – Эссилт осторожно коснулась руки мужа, – Марх…

– Не утешай, – нахмурился он.

– Я и не утешаю. Просто…

– Просто теперь ты поняла, почему я так постарел. Стоило хранить верность старику, а?

Эссилт вздрогнула, как он удара, но сдержала гнев и ответила спокойно:

– Зачем ты даешь отчаянью власть над собой?

Насколько же ты изменилась, моя девочка.

Девочка? Нет. Мудрая и властная Королева. Не щепка в волнах судьбы, а Властительница, спокойно решающая и за себя, и за других.

Дай мне время, чтобы привыкнуть к тебе такой, Эссилт. Это недолго, правда: я всегда чувствовал, что на самом деле ты сильнее многих. Не тот испуганный цыпленок, на котором я женился, а подлинная Владычица.

Я наконец-то увидел тебя настоящей.

И ради этого стоило вынести всё, что было.

* * *

Все вместе они представляли собой довольно странное зрелище – что кони, что всадники. Три высоких эльфийских коня и мохноногие пони. Друст и Эссилт в нечеловеческих одеждах и рядом – Марх, одетый просто, но держащий себя с таким спокойным достоинством, что сказочная красота одеяний Аннуина меркла перед его неброским облачением. Отряд круитни невольно жался в стороне от этих троих, слишком явно показавших, насколько они не похожи на людей.

Так и ехали. Северяне молчали. Друст иногда заговаривал то с одним, то с другим воином. Марх и Эссилт имели обыкновение уезжать вперед, хотя их кони, казалось бы, не убыстряли шага.

Друст, сощурившись, смотрел им в спины – и надолго смолкал.

Я должна поговорить о нем. Марх хочет быть беспристрастным – но во имя призрачной справедливости готов терзать себя.

Он хочет позаботиться обо мне – и в этой заботе готов дойти до безрассудства.

Он хочет быть мудр – и ради мнимой мудрости готов на безумие.

– Муж мой. Я прошу тебя: не отсылай Друста. Нет-нет, дослушай. Пожалуйста.

Марх, ты любишь его. Он значит для тебя не меньше, чем я. Или больше. Гораздо больше.

Он – твой сын, пусть не от плоти. Твой наследник. Часть тебя самого. Твоей души. Твоих стремлений и побед.

Он – это ты. Я о себе этого сказать не могу.

Он нужен тебе. Не как вассал сеньору. Не как сын отцу.

Как десница – телу.

Почему ты отсылаешь его?

В разлуке с ним тебе будет стократ больнее, чем ему!

Почему, ты спрашиваешь меня?

Потому что я больше не могу ему верить.

Да, я люблю его. Да, он мой сын, мой единственный сын, мой наследник… мог бы им стать. Если бы не променял звание наследника на потакание своим страстям.

Он оказался игрушкой в руках Манавидана – и если бы не Фросин, вы оба были бы давно мертвы.

Он слаб, Эссилт, – и поэтому я не могу больше доверять ему. Да, он никогда не предаст по злому умыслу – но в любой миг может предать меня по слабости.

У меня больше нет наследника, Эссилт.

Я не могу оставить судьбу королевства, мою и твою судьбу – в руках жертвы собственных страстей. Сегодня он владеет собой, завтра нет… я готов простить его как отец, я готов простить его как муж, чьей женой он овладел насильно… я даже простил его как король – простил, Эссилт, да! иначе предал бы его смерти! – я готов простить его, но рядом со мной и с тобой ему более не быть.

Хватит.

Я заплатил за свою доброту слишком дорого.

Я чуть не потерял тебя – из-за того, что долго прощал его.

Ты говоришь, что я люблю его. Наверное, это правда. Люблю сильнее, чем тебя? Кажется… это неважно, девочка моя. Много ли ты видела королей, которые позволяют чувствам быть опорой решений?

Что, Эссилт? Мне будет больнее в разлуке, чем ему? Маленькая моя, да если бы я хотел причинить ему боль, я бы для начала заточил его в темницу, а не отправлял бы к лучшему королю во всем Прайдене!

– Он уедет, Эссилт, – Марх положил руку поверх ее. – Так мне будет спокойнее. У меня не хватает сил постоянно ждать удара в спину – и не от подлеца, вроде Андреда, а от собственного сына.

– Но он не предатель! – Эссилт посмотрела на мужа с мольбой. – Тогда, в Самайн, он пал жертвой чар Манавидана!

– И что? Ты мне предлагаешь дождаться еще одного Самайна, когда Манавидан найдет более подходящего исполнителя своей воли, чем Фросин?! И если вдруг по милости Друста я отправлю тебя на костер, и рухнет всё, что я строил веками, тогда меня утешит то, что Друст был неволен в своем предательстве?! Ты этого хочешь?!

Эссилт не нашла ответа.

Король гневно продолжал: