Сархад запнулся, словно побоялся сказать лишнее, и продолжил сурово и напряженно:

– Обещай мне: если вдруг почувствуешь беспричинный страх – воспользуйся моим кольцом. Как – оно само подскажет. Обещаешь?

– Да…

– Что ты, девочка?

– Не знаю… так спать хочется… будто сто лет не спала…

* * *

Холодно. Холодно в Тинтагеле. Ветер задувает в щели между камнями, холодными щупальцами пробирается в замок.

Только не чувствует холода король Марх. Забыл о покое и уюте, ждет сына с вестями.

Сокол влетел в разбитое окно – после того, как переплет оказался выбит кольцом из Аннуина, Марх запретил чинить его.

Перинис сменил обличье, встал перед отцом.

Марх схватил его за плечи:

– Ну?! Ты нашел?! Ты говорил с ней?!

– Государь, она спала, я не смог разбудить ее.

Марх не ответил, но стиснул руки так, что пальцы побелели.

Юноша протянул ему черное ажурное кольцо:

– Я снял его с пальца твоей жены.

Марх повертел его в руках… прищурился, словно вслушивался в черный металл, примерил на мизинец – подошло.

– На каком пальце она носила его?

– Тоже на мизинце, отец.

Марх кивнул, представив себе палец жены по сравнению со своим. Человеческие кольца, годные ему на мизинец, ей бы подошли лишь на большой.

Хор-рошее колечко. Кажется, очень хорошее.

– Я оставил у нее твое кольцо.

– Да. Хорошо.

– Государь, выслушай.

– Что еще?

– Рядом с ней был Друст. Он тоже спал. И обнаженный меч лежал меж ними.

Марх медленно кивнул, потом спросил:

– А Ворона ты там не видел?

Кольцо из подземных кузниц Нудда.

Преисподняя. Чрево мироздания. Мир, которого я всегда страшился.

Что ж, если из осажденного врагами замка можно спастись через сток для нечистот, – выбирать не приходится.

Мне не приходится выбирать тем более. Спускаться в чрево гор мне хочется гораздо меньше, чем в клоаку. Но другого безопасного пути в Муррей нет.

Так что – вот лестница в подземелья Тинтагела. Ниже, ниже… этот замок некогда вгрызся в плоть земли на десятки и сотни локтей. Тут сворачиваешь не за угол, а на новый виток лестницы.

…Гвин – сын Нудда, но что-то мне думается, что отец – не помощник сыну.

Преисподняя жутка сама по себе, Бледного Охотника здесь нет…

Ниже и ниже.

Это уже давно не Тинтагел. Эти ходы прорыты не людьми… и не сидхи. Те существа, что прогрызли здесь плоть земли, не имеют ни облика, ни имени в нашей памяти. Кишки Земли – я бы блуждал по ним бесконечно, если бы не черное кольцо на моем пальце.

Оно теплеет, алеет, будто металл раскаляется в горне. Но руки оно не жжет.

Ты кольцо-путь. Так выведи же меня к моей Эссилт!

Марх собрал свою волю, как воитель заносит копье для единственного победного удара..!

И – обнаружил себя стоящим на черном каменном полу, отполированном до зеркального блеска. В этом черном зеркале отражались бесчисленные колонны, обвитые гирляндами живого огня.

Гулкое эхо подхватывало голос кузнечного молота.

Марх поднял голову – и Кузнец с другого конца зала приветливо кивнул ему.

– Только подожди немного, – сказал Сархад. – Эссилт никуда не денется, а металл остынет.

Король Корнуолла подошел к нему:

– Так ты и есть Сархад Коварный?

– Он самый. А ты – ее муж, которого она любит так сильно, что от этого сходятся миры?

Вопрос не требовал ответа.

– Где она? – напряженно спросил Марх.

Вместо ответа Сархад, занятый своим кованым узорочьем, мотнул головой в дальний конец зала. Марх обернулся – и увидел ковер, а на нем изображенных (?!) Эссилт и Друста, спящих в шалаше.

– А почему я оказался именно здесь?

– Она часто и надолго приходила сюда, – Сархад не изволил поднять глаз от работы.

– К… тебе?

Мастер усмехнулся:

– Я дорого бы дал, будь она способна тебе изменить.

Король прикрыл глаза, вслушиваясь в Зал Огня. Он почувствовал, как раскалялся здесь воздух от непроизнесенных признаний и чувств, которым не давали выхода.

– Прости, что оскорбил тебя подозрением, – наклонил голову Марх.

Сархад наконец отложил молоточек:

– Весь Аннуин знает, что я люблю ее. Точнее, не весь: не знает она. Догадывается, боится своих догадок – и старательно считает меня только другом. А я ей в этом помогаю.

Марх посмотрел ему в глаза, медленно кивнул.

Они прошли через ковер и вышли в лесу.

Эссилт и Друст спали. Между ними лежал меч.

– Вот еще что, – сказал Сархад. – Это кольцо, черное, – для нее. Золотое – для тебя.

– Спасибо.

Сархад чуть усмехнулся.

– Чему ты смеешься?

– Смеюсь? Я просто завидую. И пытаюсь убедить себя, что не злюсь.

Марх покачал головой:

– Да… ты много опаснее Друста.

И вот тут Сархад действительно расхохотался:

– Опаснее? Да-а, ураган опаснее ветерка, это верно! – он оборвал смех и спокойно продолжил: – Просто я люблю ее. И готов ради нее на все. В том числе – вечно молчать о своей любви.

– Почему ты мне это говоришь?

– Лукавишь, Марх. Тебя удивляет не это, а то, как спокойно ты меня слушаешь. Но я отвечу: мне больше некому это сказать. Не ей же.

– Спасибо, Сархад.

– Уже ушел, – понимающе кивнул тот, обернулся вороном и исчез в вышине.

Солнышко мое. Лучик мой ясный.

Как мне разбудить тебя?

Я снимаю золотое кольцо с твоего пальца. Надеваю тебе черное.

Касаюсь твоих губ – и ты открываешь глаза, обвиваешь мою шею.

Девочка моя… неужели окончен кошмар этих лет?!

Она прижималась к его груди, а он целовал ее лицо и волосы, счастливый, будто мальчишка.

Эссилт вдруг заплакала, зарыдала в голос – все невыплаканные слезы хлынули из глаз.

Марх не утешал ее, не спрашивал, почему она плачет. Он только гладил ее по волосам, боясь, что она растает, как видение.