Есть основания считать, что Дашкова делала кое-какие наброски для будущих мемуаров{1017}. Кроме того, она вела дневник. Он, по отзыву историка Н.Д. Иванчина-Писарева, видевшего подлинник, существенно отличался от опубликованных воспоминаний: «Там все пустячные ежедневные записи о самых незначительных мелочах, а здесь и слог, и занимательность»{1018}.

Фрагменты этого дневника, касавшиеся переворота, могли заинтересовать Павла I. Среди высочайших сановников и друзей, с кем Екатерина II делила свои тайны, имена Алексея Орлова и Дашковой всплывали в первую очередь. Судя по добродушному отношению монарха к Орлову – заставил пройти за гробом Петра III с короной и отпустил в заграничное путешествие{1019} – тот кое-что отдал.

А вот с Дашковой вышло иначе. В декабре 1796 г. княгиню в Троицком посетил Платон Зубов. Их отношения оставляли желать лучшего. Трудно представить, что бывший фаворит сделал крюк и заехал к Екатерине Романовне, ради печальных воспоминаний о почившей монархине, которая им обоим была так дорога…

Чтобы подольститься, Зубов рассказал Дашковой, какие гадости делал его предшественник Дмитриев-Мамонов. Сведения об этом остались в мемуарах, но без ссылки на источник. «Я узнала, что некоторые фавориты покойной императрицы задавались целью вывести меня из терпения, с тем, чтобы я, поддавшись живости своего характера, сделала бы сцену, которая открыто поссорила бы меня с императрицей. Граф Мамонов, который был умнее своих предшественников… исподтишка много вредил мне и моему сыну»{1020}. Эти рассуждения возникают посередине страницы, без всякой видимой связи с описанием тиранств Павла I. Кажется, княгиня давно отговорила о «случайных вельможах» и вдруг вернулась на круги своя, причем сделала это в крайне неподходящий, внутренне напряженный момент повествования, среди цельного по ощущениям текста. Значит, связь была. Но исчезла либо при редактуре, либо по умолчанию самого автора.

Но зачем вообще приехал Зубов? Пожаловаться на старые козни Мамонова? По слухам, в день кончины Екатерины II фаворит передал новому императору бумаги, тайно хранившиеся в кабинете монархини{1021}. Следует полагать, что у нашей героини Платон Александрович появился не по собственному желанию, а по приказу Павла I. Пожилая больная женщина должна была уже достаточно испугаться гнева тирана, чтобы теперь, в надежде на прощение, выполнить его волю.

После визита Зубов написал племяннику Дашковой Д.П. Татищеву о ее тяжелом состоянии. Сохранился ответ последнего: «Я всегда надеялся, что ее философия поможет ей выстоять перед лицом несчастья, но этого не произошло… При расстроенном здоровье человек теряет свою энергию к сопротивлению»{1022}.

Княгиня действительно была плоха. «Рвота, спазмы, бессонницы так ослабили мой организм, что я только изредка могла вставать с постели и то на короткое время… не имея даже возможности много читать вследствие судорожных болей в затылке». Вернулись мысли о самоубийстве. Прежде Дашкова часто ездила в Первопрестольную ставить пиявки, чтобы «восстановить правильное и спокойное кровообращение» – говоря современным языком, у нашей героини было высокое давление. Ее мог постичь удар. «Моя жизнь представляла собой сплошную борьбу со смертью».

Отдала ли Дашкова что-нибудь? Во время визита Зубова вряд ли. Она никогда не доверяла ему. А дальнейший поступок Павла I – ссылка – свидетельствовал о том, что от княгини продолжали добиваться чего-то важного. К тому же недобрую услугу нашей героине оказывал уже укоренившийся миф. Многие, подобно Татищеву, не верили, что Дашкова уступила давлению. Так, известный русский ботаник и мемуарист А.Т. Болотов писал об обстоятельствах высылки княгини из Москвы: «Говорили, что к сей бойкой и прославившейся разумом госпоже… приехал сам главный начальник московский и по повелению государя объявил… чтобы она через 24 часа из Москвы выехала, и что, сим нимало не смутясь, она сказала: Я выеду не в 24 часа, а через 24 минуты»{1023}.

Или известие, что по дороге в ссылку княгиня бросила: «Я, конечно, заслужила это, не позволив его матери задушить чудовище в колыбели»{1024}. Дойди подобные слова до Павла, и новый всплеск гнева был неизбежен.

Но на самом деле княгиня вела себя удивительно смирно. Испросила разрешения уехать из Москвы не «в 24 минуты», а через три дня, чтобы успеть собраться. На снятие с должности директора Академии наук откликнулась благодарственным письмом императору за то, что он освободил ее «от непосильного бремени».

Возле государя в качестве доверенных лиц находились родственники Дашковой, с которыми она всю жизнь поддерживала добрые дружеские отношения, – А.Б. Куракин и Н.В. Репнин. К ним наша героиня взывала, прося уверить Павла I в ее всегдашней преданности и полном непонимании, за что на нее прогневались. Сохранилось письмо брату Александру с дороги в ссылку: «Я написала князю Репнину… как со мной обращаются… Это дело врагов и только лишь врагов его величества, терроризирующих его подданных, и за мной нет никакой вины в отношении его величества, если бы граф Панин был жив, то он бы подтвердил, что мы сотрудничали с ним в полном согласии»{1025}.

В мемуарах известие о письме Репнину сопровождено следующим рассуждением: «Ведь Павел знал чувства, владевшие мной во времена царствования Петра III, и они должны были бы доказать ему… что я никогда не имела в виду личных выгод и незаконного возвышения моей семьи»{1026}. Иными словами: княгиня желала регентства для подруги и короны для Павла по достижении им совершеннолетия. Она никогда не добивалась замужества сестры Елизаветы за Петром III и появления новых наследников. «Если бы император захотел вдуматься в это, возможно, он не обращался бы со мной так сурово».

Местом ссылки была определена деревня Коротово под Череповцом, принадлежавшая молодому князю Дашкову. Покинув Троицкое 26 декабря, сразу после Рождества, Екатерина Романовна уже 6 декабря достигла места, т. е. провела в пути 12 дней. Проезжая мимо Яропольца, она остановилась отобедать в имении Гончаровых Полотняный Завод, где о ней вспоминали как о «старухе, довольно неприятной наружности, в долгополом полотняном сюртуке с большим орденом Св. Екатерины на груди и с огромным колпаком на голове»{1027}. Именно такой Дашкова запечатлена на портрете С. Тончи из Государственного музея А.С. Пушкина в Москве.