испугался. Придется тащить. Ладно, если повезет, ухватится пес зубами за поводок». Снял бушлат, растянул его и пополз. Кинул поводок раз, кинул другой — не хочет тупая собака в него вцепляться. Придется ползти на край. Если лед проломится, и мы окажемся вместе, подлый пес постарается на меня забраться, и всплыву я только весной где-нибудь поближе к Каспию. Значит нужно не хвататься за лед (кромка двоих не выдержит), а тянуть одну руку, как можно выше — тогда есть шанс упереться и выиграть время. Скорость, с которой все это отстучало в голове, до сих пор меня удивляет.

Растягивая бушлат, подполз к краю, схватил ошейник и стал пятиться, следя, чтобы бушлат оставался внатяг. Вытащил полуутопленника и осторожно отполз еще метров на пять. Лежу, закрыв глаза, и думаю, что вот сейчас горячий собачий язык лизнет мое лицо: спасибо, хозяин, от верной смерти спас.

Только что-то никто меня не лижет. Открываю глаза — нет собаки. Опять утонул? Нет, следы ведут к нашему берегу, и не шагом ведут, не рысью, а галопом.

Пошел следом. Морозец уже превратил мою одежду в доспехи, побрякиваю на каждом шагу. А по берегу бегают ярко одетые лыжники, гуляют взрослые и дети. И никто нашей кутерьмы не заметил. Стали бы потом спрашивать: «А был ли мальчик» — и ведь никто утвердительно не ответил бы.

К счастью, привычный праздный шум ничто не нарушало. Значит, Крис никаких безобразий не учинил, никого не напугал. Но где же он?

Следы привели к местной пожарной части, где застал картину, глубоко задевшую. Посреди двора, на глазах у радостно и смачно комментировавшей зрелище дежурной смены огнеборцев, Крис и овчарка Дембель, самозабвенно занимались любовью.

Уроки нечаянного заплыва:

а) глупое, безответственное поведение! Ни одна собака (мяч, дом, автомобиль) не стоит того, чтобы ради нее рисковать жизнью!!!

б) не пытайся перехитрить судьбу. Подрядился в проруби плавать — куда ни пойдешь, всё окунешься.

В «МОСТе»

Жив и здоров, вышел на работу. К тому времени группа «МОСТ» была, как и многие ей подобные, многофункциональным, если не сказать — всеядным организмом.

В ее состав входили бизнесы в сфере банковских услуг («МОСТБанк»), страхования, распределения нефтепродуктов, девелопмента, производства строительных материалов, деловой контрразведки и многого другого. Но сердцевина и главная страсть основателя и руководителя «МОСТа» Владимира Гусинского — пул средств массовой информации. Выдающимся его детищем стало созвездие прекрасных СМИ, оставшихся в памяти как вершина российских медиа.

Жемчужина этой информационной империи, конечно, — телеканал НТВ, созданный с нуля под его руководством блистательной плеядой журналистов и продюсеров (Игорь Малашенко, Олег Добродеев, Евгений Киселев, Светлана Сорокина и многие другие). Радиостанция «Эхо Москвы» (Сергей Корзун и Алексей Венедиктов), газета «Сегодня» (Дмитрий Остальский и Михаил Бергер), журнал «Итоги» (Сергей Пархоменко) и первый в стране спутниковый телеканал «НТВ+»[273] вывели российские медиа на совершенно новый уровень. Им была свойственна новизна форм, яркость ведущих и журналистов, готовность «залезть к черту в пекло» в поисках острого и общественно значимого материала.

Во времена Первой Чеченской войны эта команда активно выступала против действий России и ее Вооруженных Сил и, мне казалось, занимала крайне несбалансированную и вредную позицию, поддерживая сепаратистов почти всегда и почти во всем. Тут наши взгляды были несовместимы. За излишнюю привязанность к боевикам некоторые из ее журналистов потом горько поплатились.

Но в целом они, конечно, были блистательны.

Информационной подпиткой помимо журналистов занимались сам Гусинский, служба безопасности и аналитическое управление «МОСТа» под руководством многолетнего «куратора» советской интеллигенции, первого зампреда КГБ СССР Филиппа Бобкова и его заместителя Евгения Иванова. Среди аналитиков выделялись Сергей Зверев и Светлана Миронюк.

В «МОСТе» я, среди прочего, занимался проблемами ПНБ (Павельцовской нефтепродуктовой базы) — работа, которая быстро переросла в реструктуризацию столичного нефтепродуктового рынка.

Купив в конце 1991 года первый в семье автомобиль, сразу столкнулся с проблемой: машина есть, бензина нету. И откуда ему было взяться, если всего остального в продаже тоже не было.

Заправки украшались объявлениями «Бензина нет». Если совершалось почти чудо и где-то бензин появлялся, очередь выстраивалась длиннющая. Тут желательно было попасть на такую заправку, которая находилась на спуске, как, например, на Ломоносовском проспекте. Тогда можно было плавно съезжать при выключенном моторе, не расходуя драгоценное топливо (мой «Москвич» был лишен таких «буржуазных излишеств», как гидроусилитель руля или тормозов). «Ангелами-спасителями» оказывались нередко 12–15-летние мальчишки, сидевшие возле дорог с канистрами, содержимое которых временами напоминало бензин.

Топливный рынок Москвы был близок к коллапсу. Понятно, что скважины продолжали давать нефть и ее продолжали везти в столичный, самый денежный регион. Но до введения свободных цен на нефть и нефтепродукты (что было отложено на 10 месяцев) все старались этот товар придерживать, сколько можно. Правда, 15 % нефти и нефтепродуктов разрешено было реализовывать по коммерческим ценам. Понятно, что это стало источником обильных махинаций и десятков компаний, выкупавших добываемую нефть.

Купленную по коммерческим ценам нефть по коммерческим же ценам нужно было продать. А МПКА («Московский производственный комбинат автообслуживания»), муниципальный монополист 220 АЗС, в ценообразовании был ограничен. Отсюда парадоксальная картина 1992 года: пустующие АЗС и активные продажи «с колес» (то есть с бензовозов) и из канистр.

Правительство Москвы сдало 162 АЗС в аренду частному бизнесу под условие самостоятельного обеспечения их топливом, прикрыв одновременно работу временных (и контейнерных) АЗС и торговлю с бензовозов и канистр. Дефицит сразу исчез, но началась борьба за рыночную долю.

Топливная инфраструктура Москвы включала Московский нефтеперерабатывающий завод (МНПЗ); нефтебазы Московской области (крупнейшие — Володарская к югу от Москвы, недалеко от а/п «Домодедово», Павельцовская к северо-западу от Москвы, недалеко от а/п «Шереметьево» и Московская, была построена «Товариществом Бр. Нобель» еще в 1895 г.[274]); и упомянутые бензоколонки МПКА.

Каждый из трех сегментов мог работать либо по «давальческой» схеме, либо по коммерческой схеме, либо в комбинации двух схем.

Суть «давальческой схемы» в том, что товар не становится собственностью предприятия, а поставляется туда для переработки (МНПЗ), хранения (нефтепродуктовые базы), продажи конечному потребителю (МПКА), оставаясь собственностью поставщика. Предприятие, соответственно, зарабатывает на тарифах за, соответственно, переработку, хранение, реализацию.

В «коммерческой схеме» предприятие за счет собственных или заемных средств закупает нефтепродукты и затем реализует их на рыночных условиях.

Понятно, что «давальческая» схема менее прибыльна, более надежна, оставляет менеджменту предприятия меньше возможностей для рисковых операций и хищений.

Жить скромненько, но безопасненько или кутить, но рисковать — перед таким выбором встали все руководители топливного комплекса Москвы. Некоторые, как директор МПКА Владимир Монахов, за неправильный выбор заплатили жизнью.

К тому моменту, когда я подключился к претензиям группы «МОСТ» к Павельцовской нефтебазе (ПНБ), ее положение было за гранью банкротства, на чем и