Во вторник 11 октября во время обеда коллеги по руководству московским управлением спросили, чего ждать от начавшегося с утра падения рубля. Отшутился: скоро сами придете и будете по этому поводу просить увеличения денежного содержания. А не заговор ли это крупных банков? Ответил, что наши «крупные банки» — мошкара в сравнении с Центробанком и вопреки его желанию такие скачки невозможны.

В этот день курс рубля полетел вниз и под конец торговой сессии Московской межбанковской валютной биржи упал на 27 % с 3081 до 3926 рублей за доллар.

ФСК получило задачу найти виновных и вообще принять меры. Получив прямое указание заняться этим вопросом (сам бы ни за что за него не взялся бы — не наша тема), собрал вечером руководителей всех крупных банков и поинтересовался, на сколько они наторговали и какую прибыль получили. Под конец встречи попросил свести к минимуму в ближайшие дни объемы валютной торговли, чтобы дать рынку успокоиться На следующий день банки снизили спрос на валюту в четыре раза.

Общественная реакция была бурной. Но, как и в случае с «Версией № 1», ощущалась чрезмерная истеричность, надуманная накачка претензий к правительству и банкам, близким к Лужкову («МОСТ» Гусинского и «Менатеп» Ходорковского). Кончилось тем, что через пару дней рубль вернулся на исходные рубежи, чего не скажешь о председателе ЦБ Викторе Геращенко и министре финансов Сергее Дубинине, отправленных в отставку.

В сухом остатке «черного вторника» — очередная дискредитация власти (в том числе Черномырдина), новый уровень негатива к банкирам и связанным с ними политикам (в том числе к Лужкову) и появившееся убеждение, что бюджетные деньги нужно из частных банков постепенно выводить (об этом я доложил по итогам встречи с банкирами).

Таким был общий фон экономической жизни и политических интриг 1994 года.

Новый 1995 год встречал в кругу семьи и охраны. Через 3–4 минуты после курантов — звонок из штаба российской группировки войск в Чечне. Чересчур веселые голоса: «Мы тут слегка отмечаем день рождения Павла Сергеевича (Грачева) и начали штурм Грозного». Положив трубку, сказал домашним: «Сейчас они кучу людей положат». В эту ночь у Грозненского железнодорожного вокзала попали в окружение и понесли тяжелые потери Майкопская 131-я бригада и 81-й мотострелковый полк.

Глава 11. Президентские выборы 1996 года

1995 год. Народ отвернулся от демократов…

Центральными событиями были войны в Чечне и бывшей Югославии, выборы в Государственную думу и залоговые аукционы.

В Чечне тяжелое, но настойчивое продвижение российских войск чередовалось с острыми выпадами дудаевских формирований, которые были в политическом и медийном плане очень эффективны для них и болезненны для российского руководства. Формально почти вся территория Чечни перешла под контроль федеральных сил. Но удары, нанесенные дудаевцами в Буденновске[269], Гудермесе, Аргуне, несколько терактов в Москве и других городах показали высокую боеспособность их отрядов. Все эти случаи были связаны с большим числом погибших среди мирного населения и низкой эффективностью силовых структур. Кровь — рекой, страдания. Общественное мнение относительно этих событий резко поляризовалось. Сергей Ковалев и Григорий Явлинский, Егор Гайдар и Борис Немцов настойчиво требовали прекратить смертоубийство, в то время как многие их соратники, наоборот, настаивали на необходимости подавить сопротивление силой. Европейские политики, в свою очередь, используя экономическую зависимость России, постепенно усиливали включенность в чеченский конфликт, превращаясь в посредников урегулирования с очень значимой ролью.

В Боснии и Хорватии разворачивалась яростная внутриюгославская война, в жестокости которой тон задавали лучше вооруженные сербы. Россия зачем-то пыталась встать на их защиту, практически ничего не добилась и лишь испортила отношения с европейскими партнерами, ставя интересы заскорузлого сербского руководства выше собственных интересов. Здесь состоялся зарубежный дебют русских незаконных воинских формирований при непротивлении российских гражданских и военных властей. События в Чечне и в бывшей Югославии давали подпитку антизападным настроениям в российском обществе. Их развитие (а власти со временем стали их поощрять) через 20 лет привело к фактическому разрыву отношений с Европой.

Партии и движения готовились к выборам в Государственную думу, причем оппозиция (особенно левая, коммунистическая) обоснованно надеялась на значительное усиление парламентского представительства, учитывая тяжелое состояние экономики, войну в Чечне и нараставшее недовольство действиями Запада. Многие начали воспринимать потенциальную победу коммунистов как допустимое зло, необходимое для дальнейшего укрепления демократии. Приходилось объяснять, что более или менее респектабельные коммунисты в столицах — сущие херувимы в сравнении с теми, кто придет к власти на местах в случае их победы и что при таком раскладе «дальнейшего укрепления демократии» нужно будет ждать еще 70 лет.

За кулисами парламентских выборов стояла интрига следующего, 1996 года — президентские выборы. Ельцин часто и подолгу болел, его выходы в свет были нелепы и постыдны, все чаще говорили о безудержном пьянстве первого лица. На этом фоне все больше судачили о перспективах Виктора Черномырдина, Геннадия Зюганова и Александра Лебедя. Окружение Ельцина не собиралось уходить вместе с ним и концентрировало ресурсы для «главного удара». Складывалось ощущение сильнейшей деградации власти, растущего отторжения идей демократии и развития страны в духе северной цивилизации.

Мне искать свое «место в строю» в этих условиях было сложно. Многим знакомо чувство, когда привычный ход событий делает резкий вираж, и ты, недавно мчавшийся по жизни на велосипеде марки «Фортуна», обнаруживаешь себя сидящим на обочине с набитыми шишками. Жизнь вокруг несется дальше, и ты убеждаешься, что вовсе не так уж незаменим, что все прекрасно работает и без тебя. Телефон почти замолкает, страницы ежедневника остаются чистыми, а сделанные прежде записи приходится вычеркивать. В моем случае все осложнялось тем, что нужно было дождаться конца расследования инцидента 2 декабря.

20 февраля я уволился из ФСК. Сама жизнь, казалось, выталкивала «на волю», прочь от политики и госслужбы. Поступали коммерческие предложения, которые открывали возможность существенно улучшить материальное положение семьи. Но я решил потерпеть и в последний раз заняться политическими делами.

Еще подавая весной 94-го в отставку, обсудил с Михаилом Шмаковым, Александром Яковлевым и некоторыми другими идею создания партии, которая стала бы политическим продолжением профсоюзов, не отказываясь от строительства капитализма, акцентировала бы свою деятельность на интересах наемных работников, восстановлении производства, политической стабильности, общественной безопасности. Договорился с Александром Яковлевым, что начнем создавать Российскую партию социальной демократии — РПСД. Я возглавлю московское отделение организации, а к лету он отойдет в сторону и передаст мне руководство для объединения усилий с профсоюзами. Задумывалась партия, выражающая интересы людей наемного труда — не отказ от реформ, а изменение характера в пользу восстановления производства, политической стабильности, общественной безопасности.

Поскольку нарождавшаяся партия нуждалась в деньгах, пошел по традиционному для тех лет кругу потенциальных спонсоров, в основном из банковской среды (Гусинский, Невзлин, Виноградов, Кивелиди и другие). И выслушивал ответы,