«Не мог догадаться кружку попросить у поварихи», — упрекнул самого себя Тоболин.

— Спасибочки вам, — сказала Наташа, вытираясь рукавом розовой кофточки, первая отстав от ведра и подходя к Тоболину.

— На здоровье, — кивнул Тоболин. — Как ваши дела, Наташа? Алеша пишет?

Наташа вздохнула:

— Прислал намеднись. Пишет: в боях не был, оборону держит его часть. Да это он небось, чтобы я не тревожилась.

— Ответ написали? — спросил Тоболин.

— Когда же? В воскресенье напишу. Митрий Ульяныч обещал отпустить к девочке.

— Привет передайте Алеше от меня. — Тоболин тронул буланого серебристыми стременами старинного седла (седло это взято в тридцатом у Травушкина, а Травушкин «визировал» его еще в семнадцатом по осени в имении Шевлягина). — До свидания, девушки. Ведерочко снесите на стан, отдайте Лукерье. Я еду на ток и вряд ли уж вернусь к вам.

— А как же с вечерним обмером? — забеспокоилась Галя.

— Пришлют кого-нибудь другого, — ответил Тоболин, задерживая лошадь.

— Да вы чего надумали? — сказала Наташа. — Хотите все-таки покинуть нас?

Тоболин махнул рукой:

— Долго объяснять. В город поеду… по делам.

— Господи! — с грустинкой проговорила Наташа, когда Тоболин отъехал. — Какой же он славный да хороший, этот Сергей Владимирович. Вроде моего Алешки… даже будто и лучше.

— Это уж ты напрасно, — заметила Галя. — Алеша знаешь какой?

— Нет, все-таки Сергей Владимирович тоже особенный, — сказала Вера. — Сколько лет живет у нас в Даниловке и ни за кем не ухаживает, с девчатами не гуляет… словно монах какой… А ведь он же холостой, говорят.

— Нашла монаха! — засмеялась Лена. — И ничего-то вы, девочки, не знаете и не подозреваете! На собрании не зря галдели: он с Галки глаз не сводит… и весь день вертится около нашего загона.

— А может, он из-за тебя тут вертится, — сердито оборвала ее Наташа. — А ты на Галю киваешь.

— На кой леший он мне сдался? Я шибко ученых не люблю. Мне бы ухажера попроще, нашего деревенского, вроде Федьки Огонькова.

— Дурища ты, Аленушка, больше никто! — спокойно сказала Галя, — Давай-ка садись. Поехали.

Когда они тронулись, Наташа мечтательно проговорила:

— Нравится мне Сергей Владимирович… сильно нравится. Я рада была бы, если бы он за мной поухаживал.

— А как же Алеша? — улыбнулась Вера.

— Что Алеша? Он муж… и за тридевять земель. Неизвестно, когда он теперь придет, да и приедет ли. Хоть он пишет, что в боях не был, — не верится мне. Все думается: может, его и в живых уж нет… особенно по ночам страшные мысли в голову лезут.

7

Тоболин прожил в Даниловке около четырех лет. Права была Вера: вел он себя тут до чрезвычайности скромно. В селе было много молодых и красивых учительниц, колхозных девушек, но ни за одной он не попробовал даже ухаживать. Почему? В чем дело? Может быть, у него где-то есть любовь? Да. Именно так. У него была настоящая, большая любовь, но не здесь, не в Даниловке, а там, в областном городе. Еще будучи студентом, он полюбил однокурсницу Любу, дочь ответственного работника. Тоболин был принят в семье Любы как свой, и родители ее были уверены, что по окончании университета молодые люди поженятся и начнут совместную самостоятельную счастливую жизнь. Незадолго до выпускных экзаменов отец Любы, пользуясь своим служебным положением и приятельскими связями, выхлопотал Тоболину ордер на двухкомнатную квартиру, будучи твердо убежден, что Тоболин, учившийся все время отлично, будет оставлен в аспирантуре университета, а впоследствии защитит диссертацию и станет кандидатом, а там — и доктором наук. Вообще отец и мать Любы считали Сергея «перспективным» молодым человеком с житейской точки зрения. Но профессор Булатников Павел Гурович предпочел ему Андрея Травушкина, Тоболин же получил направление в район на должность преподавателя средней школы. Будущий его тесть пустил было в ход все свое влияние, чтобы оставить будущего зятя при университете, хотя бы ассистентом, или, на крайний случай, преподавателем одной из школ города. Тоболин с возмущением отверг «услуги» будущего тестя, ордер на двухкомнатную квартиру не принял, заявив: «Квартира в городе мне пока не нужна» Отец Любы гневно указал ему на дверь, назвав сперва донкихотом, потом молодым ослом.

Сергей надеялся, что Люба, некогда восхищавшаяся героическими подвигами жен декабристов, знавшая чуть не наизусть поэмы Некрасова о них, поддержит его. Но оказалось, что он плохо знал свою невесту. Правда, она не осудила его и ослом не назвала, но насчет донкихотства сказала, что папа ее, конечно, отчасти прав. Ничего не случилось бы, если бы Сергей и не поехал в деревню. Это же народничество, которое теперь не в моде. Что касается ее, то она, к сожалению, не может последовать за ним. Она родилась и выросла в городе, о деревне представления не имеет… и потом, папа уже устроил ее на работу в краеведческий музей.

— Просто неудобно получится. Я понимаю, тебе тоже неловко теперь отказываться. А через год вернешься, и тогда мы поженимся. К тому времени мой фатер поостынет и сменит гнев на милость.

Тоболин не собирался возвращаться через год. Решение Любы остаться в городе, выражение «народничество теперь не в моде», ее надежды на его возвращение не понравились ему. Но он любил ее и не мог сразу порвать с ней из-за несходства во взглядах на работу в деревне, хотя отлично сознавал, сколь принципиально и серьезно это несходство. Втайне он надеялся, что не больше как через год Люба сама приедет к нему, ведь она же любит его искренне, по-настоящему, уж это-то он знал точно. Она ни за что не выдержит долгой разлуки с ним. А до той поры он будет приезжать в город почаще… на свидания.

И, не сопя, не ссорясь, согласился с ней, а она дала ему клятву в вечной любви и верности.

В первый год в их отношениях все оставалось по-прежнему. Тоболин не менее двух раз в месяц наведывался в город, с вокзала звонил Любе по телефону, и они уславливались о месте и времени встреч. Родители, разумеется, не знали и не должны были знать об их свиданиях. А на второй год, по зиме, однажды, когда он позвонил, Люба сказала ему суховатым тоном, что просит простить ее, но она вышла замуж! Не оставаться же ей старой девой. Тоболин не поверил: «Ты разыгрываешь меня, Люба!» — «Нет, Сережа, это совершенно серьезно. Мы уже записаны в загсе… Неделю назад».

— Кто же он? — спросил Сергей.

— Вася Тараканов…

Вася Тараканов! Тоболин знал его: сын профессора математики. Парень, в общем-то, неплохой.

— Тоже, значит, на букву Т, — не соображая, что говорит, произнес