– Вот так, – сказал он весело, – будетползать и Волюнд, когда заживут его раны!

Тут Готторм подобрался к нему сзади и стукнул пониже спиныногой в кожаном сапожке:

– А вот так конунг станет бить его, если он будет плохоковать!

Сакси ткнулся лицом в пыль, оцарапав себе щёку и нос.Правила игры были мгновенно забыты: одним прыжком вскочил он на ноги и бросилсяк обидчику, сжимая перепачканные кулаки. Короткая схватка, и Готторм, прижатыйк земле острой коленкой победителя, запросил пощады.

И Бёдвильд почудилось во всём этом недоброе предостережениесудьбы… Почти со страхом она ждала, чтобы Сакси воскликнул: а вот так Волюндрано или поздно отомстит за все свои обиды!

Но Сакси промолчал.

Завидев сестру, он выпустил сопящего, поверженногопротивника и побежал было к ней. Но вовремя вспомнил о своём достоинстве вождя,умерил прыть и приблизился чинно.

Он сказал:

– Ты видела, как я его? Я был Волюндом!

Она ответила, как подобало:

– Приветствую тебя, о доброхрабрый герой. Дайка яоботру следы жаркого сражения с твоего чела…

Сакси гордо подставил ей украшенное ссадинами лицо –Бёдвильд вытерла его своим платком. Нечасто бывал он так послушен: говорила жеповелительница Трюд, будто немногие умели ладить с ним лучше сестры. Разве отецда ещё Хильдинг ярл…

А у него уже созрел новый замысел, и он ухватил её за оберуки:

– Сестра! Почему бы нам с тобой не взглянуть накузнеца?

У Бёдвильд заколотилось сердце, она ответила неуверенно:

– Да можно ли, братец?..

Сакси тряхнул волосами, выгоревшими на солнце.

– Я видел, там сидит Хедин и сторожит. У него горитфакел. Он прогнал Хлёда и Эскхере, они хотели войти…

Очень страшно было идти в конюшню, но отказывать ему нехотелось. Бёдвильд пошла за Сакси через двор, мечтая про себя, чтобы бдительныйХедин прогнал и её. Но, как видно, молодой страж решил, что Сакси и тем болееБёдвильд навряд ли задумали что-то против кузнеца. Не дожидаясь просьбы, онпосветил факелом внутрь – в глазах коней, неторопливо хрустевших овсом,заиграли красноватые блики… И Бёдвильд немедленно пожалела, что дала Саксипривести себя сюда.

Волюнд лежал на полу между двумя столбами, подпиравшимикрышу – он был привязан к ним за кисти рук. Он не мог не слышать речей,раздававшихся в двух шагах от него. Но не пошевелился, не повернул бессильнозапрокинутой головы… Оленья безрукавка на его груди была распахнута, и Бёдвильдувидела великое множество ожогов, мелких и побольше, причиненных, должно быть,искрами, слетавшими с наковальни. Иные из них показались ей совсем свежими…

Тут Сакси внезапно шагнул вперёд – ни Бёдвильд, ни Хедин неуспели поймать его за руку – и мигом оказался около пленника. Старшие замерли,но Волюнд по-прежнему не шевелился, и сын конунга деловито обошёл его кругом, апотом спросил, обращаясь к Хедину:

– Он теперь совсем не будет ходить? Только ползать?

– Не знаю, – пожал плечами молодой воин, соблегчением убедившись, что опасность сорванцу не грозила. – Может, ибудет, но только недалеко и небыстро. Девять шагов пройдет, а на десятомспоткнётся!

Он прислонил к стене копьё и показал, как, по его мнению,должен был ковылять изувеченный кузнец. Наверное, он хотел рассмешить притихшихБёдвильд и Сакси… Но ни брату, ни сестре смешно почему-то не стало.

– Идём, – сказала Бёдвильд, протягиваяруку. – Посмотрели, как тебе хотелось, и будет…

Тут Волюнд наконец повернул голову. И опять, как давечаутром, Бёдвильд будто вытянули плетью! И колечко на руке зашевелилось под еговзглядом, стиснуло палец… Бёдвильд стало не по себе.

– Пойдём! – повторила она брату. Сакси молчапоследовал за нею во двор…

Вечер и ночь прошли в томительной духоте; под утро женалетела гроза.

Всё в доме конунга примолкло и насторожилось. Все знали –это Тор, Бог грома, Бог-молотобоец, ездит за тучами в своей повозке, запряжённойдвумя свирепыми козлами. Гремят окованные железом колёса, и люди слышаткатящийся по небу гром. В гневе размахивает рыжебородый Бог своим молотом –горячие искры высекает волшебный каменный Мьйóлльнир, и они бьют втвёрдую землю, поражая ужасом самые отважные сердца…

Когда весь дом содрогнулся от близко грянувшего удара –совсем рядом, должно быть, промчалась небесная колесница! – Нидуд конунгподнялся со своего места, разгоняя шумевший в голове хмель.

– Я думаю, – сказал он, – это Тор сердится наменя, ибо я похитил лучшего из кузнецов.

Он без колебаний брал общую вину на себя: деяние, достойноевождя. Он сказал:

– Если Тор гневается, его гнев никак не назовешьнесправедливым.

Будто в подтверждение его слов, земля вздрогнула от новогогромового раската. Длинный дом так и озарился всполохами мертвенного света,проникшими сквозь дымовое отверстие крыши. Нидуд сказал:

– Я принесу в жертву вепря. И вот эту драгоценную чашу.

К рассвету гроза ушла в горы, не причинив его двору никакоговреда.

В ту ночь – так, по крайней мере, рассказывали впоследствии– многомудрая Трюд посоветовала мужу отвезти пленника на остров Сёварстёд,лежавший в море недалеко от устья фиорда, и поселить там в каменной хижине,давным-давно выстроенной собирателями птичьих яиц. И этому второму совету женыконунг также последовал, ибо он был, как и первый, разумен.

Когда настало утро, над берегом всё ещё висела туча иморосил дождь. Над морем же ярко светило солнце, и никто не мог понять, хорошаястояла погода или плохая.

Люди, позёвывая, друг за другом выходили из дома. Освежалипод дождиком головы, изрядно затуманившиеся на вчерашнем пиру.

Нидуд конунг посмотрел на спокойные морские волны и велелснаряжать весельную лодку. Нечего, сказал он, зря мочить льняной парус,купленный за серебро! Лодку на катках вывели из сарая, и рабы понесли в неемеховые одеяла, оружие, съестные припасы: конунг собирался провести на островенесколько дней.

– Где же наш кузнец? – спросил он, когда всё былоготово. – Не забыть бы его здесь!

Воины засмеялись.

Пленника потащили в лодку. Он не сопротивлялся – то лисовсем ослаб, то ли понимал, что это было бессмысленно…

Нидуд ещё зашёл в дом, туда, где у него стояли крепкозапертые сундуки – Трюд, хозяйка двора, ключи от них всегда носила на поясе.Подняв тяжёлую крышку, Нидуд наугад выбрал несколько колец; толстыми и грубымибыли те кольца, – кузнец, выковавший их, привык, видно, делать однитопоры…

Нидуд вновь вышел во двор и сказал: