В апреле 1893 года Сан-Ремо посетил профессор Аксель Кей из Каролинского института. Кей полагал, что Альфред Нобель переселился в теплые края, чтобы отдохнуть на склоне дней, однако, увидев его лабораторию, понял, что дело обстоит ровно наоборот. Аксель Кей, никогда раньше не встречавшийся с Нобелем, восхищался красотой «сказочного замка» изобретателя, а также изумительными розами, лимонами и апельсинами в его парке. Роскошь контрастировала с простотой самого Нобеля. «Скромный, непритязательный и открытый, он принял меня со всей любезностью», – рассказывал Кей в письме к своей жене. Одним из вечеров Кей посетил и «Виллу Нобель», он с восторгом писал, как «электрическое освещение вспыхивало везде, покуда [мы] шли по залам и комнатам». Задним числом профессор не мог сосчитать всех блюд, которыми его угощали, как и многочисленные изысканные вина. «После ужина – первоклассный кофе мокко, а к нему сигары, но какие сигары!!!» Хозяин захватил целую пригоршню и дал ему с собой.

Альфред Нобель обсудил с профессором некоторые свои новые медицинские идеи, тот похвалил его за создание фонда в память о матери Андриетты. «Он был тронут и обрадовался, как ребенок, когда я… показал ему, какую невероятную пользу приносит нам его фонд», – рассказал Аксель Кей. В завершение вечера Альфред предложил профессору прокатиться на своих черных русских жеребцах. Он рассказал гостю, что его кони могут пробежать за час целых три мили. «И мы отправились в путь. Было так темно, хоть глаз выколи, но пара превосходных фонарей ярко освещала ближайшие окрестности с их рощами и виллами, и все это пролетало мимо в странном мистическом мерцании, пока мы неслись вперед в темноте. Вскоре я услышал с одной стороны шум моря, а с другой высветились потрясающие скалы, которые почти нависали над нами».

Когда они прощались у отеля, Альфред Нобель рассказал Кею, что упомянул в своем завещании Каролинский институт. Но о премии он ни словом не обмолвился7.

Вскоре после этого Альфред Нобель получил сообщение, которое только усилило его жажду деятельности. В связи с 300-летием Уппсальского университета философский факультет решил на юбилейных торжествах осенью того же года вручить ему мантию почетного доктора. Альфред, обычно не придававший особого значения орденам и медалям и хранивший большинство своих наград в коробке из-под обуви, на этот раз явно обрадовался. Он выразил свою глубочайшую благодарность за этот «почетнейший», но незаслуженный титул и воспринял это как поощрение к продолжению усилий. «Истинные победы нового времени – победы над грубостью и невежеством – брали свое начало в университетах, и каждый мыслящий человек должен прославлять их вклад. Мне будет приятно сделать это в Уппсале», – написал он в ответном письме8.

Когда племянник Эмануэль Нобель посетил летом того же года Париж, его потрясло обилие у дядюшки новых, в высшей степени оригинальных идей. После встречи он чувствовал себя опустошенным. По сравнению с Альфредом все остальные казались скучными и узколобыми. Возможно, это касается и его самого?

На его долю выпало попытаться воплотить в жизнь некоторые идеи дяди, в том числе пожертвование Альфредом 10 000 рублей Научно-исследовательскому институту принца Ольденбургского в Санкт-Петербурге. Пожертвование предназначалось на проведение нескольких медицинских экспериментов. Во-первых, он хотел выяснить, нельзя ли осуществить переливание крови у животных, перерезав артерии и подсоединив их напрямую друг к другу. Во-вторых, найти корреляцию между уровнем токсинов в моче и некоторыми заболеваниями, а также инициировать общее исследование функций селезенки. С большой гордостью Альфред ссылался на обнадеживающие отзывы о своих идеях «величайшего в Швеции авторитета в области физиологии» профессора Акселя Кея из Каролинского института. Он очень надеялся, что эти два научных института смогут сотрудничать9.

Для Эмануэля эти задачи стали долгожданной сменой деятельности. Сам он находился в эпицентре затяжной нефтяной войны с американской фирмой Standard Oil и французскими Ротшильдами, у которых враждебные скачки цен то и дело сменялись подхалимством и переговорами о создании картеля. Этим летом счастливые письма от Альфреда стали для него источником радости и светлой отдушиной, так же как интереснейшая переписка Альфреда с путешественником и первооткрывателем Свеном Хедином, копию которой он любезно переслал Эмануэлю. В юные годы Хедин работал в Баку и лично познакомился с Людвигом Нобелем. Теперь он воспользовался этим обстоятельством, чтобы выпрашивать денег у Эмануэля и Альфреда на свои приключения в Азии. Альфреда это веселило, что явно читалось между строк в его ответном письме: «Глубокоуважаемый господин Доктор! Поскольку электричество, а вслед за ним и мысль облетают Землю за ¼ секунды, я проникся исключительным презрением к размерам нашего жалкого земного шара. Из этого следует, что я гораздо меньше интересуюсь всякого рода путешествиями и экспедициями, ибо что еще можно открыть на таком маленьком шарике. В качестве доказательства своей полнейшей непоследовательности должен, однако, признать, что испытываю живейший интерес к открытиям, связанным с куда более малой частичкой Вселенной, а именно атома, его формы, движений, судьбы…»

Впрочем, Альфред положил в конверт 2000 франков на экспедицию Хедина. «Я начинаю всерьез проникаться уважением к нашему королю, поскольку он единственный среди стокгольмцев, кто не пытался заставить меня раскошелиться», – писал Альфред в сопроводительном письме к Эмануэлю, его братьям и сестрам. Он насмехался над Хедином, который упомянул в своем письме о королевском благословении. «Tant pis[57] для Хедина, ибо в противном случае он получил бы от меня куда больше»10.

* * *

Действительно, до этого момента Альфред Нобель мало интересовался географическими открытиями, за исключением полярных экспедиций своего друга Нурденшёльда. Он никак не прокомментировал колониальные завоевания крупнейших европейских держав в Африке. Правда, роман, который он начал набрасывать в приливе почти маниакальной жажды литературной деятельности, назывался «В дебрях светлой Африки», с явной отсылкой к последнему хвастливому произведению британского колонизатора Хенри Стенли «В дебрях [темной] Африки» (1890). Однако по сохранившимся фрагментам рукописи можно сделать вывод, что Альфред задумал скорее общеполитический манифест. До Африки его главный герой даже не добрался, но по пути туда радикал Альфред Нобель затрагивает многие из острых проблем современности.

Для обычного читателя знакомство с наброском романа «В дебрях светлой Африки» скорее было бы испытанием, но для тех, кто хочет поближе узнать Альфреда Нобеля, он представляет большой интерес. Здесь его альтер эго, левый либерал Авенир, в диалоге с весьма консервативным персонажем отвечает на его нападки пространными репликами. «Я не социалист, – заявляет в какой-то момент Авенир. – Однако между индивидом и коллективом в обществе происходит непрестанное взаимодействие, и, если государство неправильно понимает права человека, тем самым оно злоупотребляет ими и подрывает свои собственные». Авенир жестко критикует автократию, ужасается тому, что королевские троны и нажитые состояния переходят по наследству. Получить что-то без усилий всегда по сути своей вредно. «Там, где нет импульсов, мы начинаем прозябать, – пишет автор Альфред Нобель. – Можно легко рассчитать размер состояния в франках или кронах, но вычислить, сколько оно приносит удовольствия, – куда более сложная задача. Ясно одно: большое состояние есть для многих большое несчастье, а молодые люди, обладающие огромными денежными ресурсами, часто относятся к самым несчастливым на земле».