Рождественское письмо Берты фон Зутнер Альфреду Нобелю буквально горело жаждой борьбы. На Альфреда Нобеля, любившего, когда люди не боятся ему возражать, это произвело сильное впечатление. Между тем по сути рассматриваемого вопроса его мнение не изменилось. Однако, воспламененный страстностью Берты, он предложил новую идею, которая, как ему казалось, придется той по вкусу. Новая идея отчасти напоминала только что предложенное им вознаграждение за искоренение холеры. Перед новым, 1893 годом он изложил ее баронессе:

«В своем завещании я хотел бы выделить часть своего состояния для премии, которая будет присуждаться раз в пять лет (скажем, в общей сложности шесть раз, ибо, если нам не удастся реформировать нынешнюю систему за 30 лет, мы неизбежно впадем в варварство) тому мужчине или женщине, кто сделал более всего для мира в Европе»68.

Что же ответила Берта фон Зутнер? Ее эта идея совсем не вдохновила. Премия не является эффективным оружием в борьбе за мир, писала она Альфреду. Или, как она сама сформулировала свою мысль: «…Те, кто трудится во имя дела мира, не нуждаются в вознаграждении, им нужны ресурсы»69.

В конце 1892 года знаменитому французскому ученому Луи Пастеру исполнялось 70 лет. Во многих странах готовились чествовать общепризнанного короля бактериологии. К Альфреду Нобелю обратилась Шведская медицинская ассоциация. Не согласится ли он пожертвовать средства на официальное чествование в Швеции «величайшего благодетеля человечества»?

Замысел заключался в том, чтобы отлить из золота шведскую медаль Пастера и вручить первый экземпляр самому ученому в день его рождения. Затем медаль предполагалось вручать за «выдающиеся научные достижения и деятельность в области бактериологии и гигиены». Ответ последовал не совсем такой, какого ожидало медицинское сообщество. «Я убежден, что сам Пастер желает всем манифестантам провалиться сквозь землю», – написал Альфред Нобель, который считал, что такого рода внимание лишь утомит французского ученого. У Пастера уже имеются «побрякушки и ордена со всего света», которыми он мог бы «украсить себе и грудь, и живот, и спину». Нет уж, если и прославлять великого француза, Альфреду Нобелю больше понравилась другая идея врачебного общества – создать фонд поддержки науки его имени1.

Во Франции суета вокруг Пастера по-прежнему сопровождалась бурными проявлениями патриотизма. Пусть Германия и победила в войне 1870–1871 годов, но на поле науки Франция взяла реванш. Стареющий Пастер представлялся бессмертным героем в том научном соперничестве, которое разгорелось между странами с самого конца войны. Но злейший конкурент ученого, немецкий бактериолог Роберт Кох, дышал ему в затылок. Кох только что представил первую в мире вакцину от туберкулеза. Туберкулин, так назвал его Кох, должен был стать убедительным ответом на вакцину против бешенства, созданную Пастером. Впрочем, вакцина Коха оказалась бесполезной и скорее опозорила, нежели прославила своего создателя. Тем не менее Кох получил Нобелевскую премию (1905) за другие свои исследования в области туберкулеза.

Вскоре все внимание обратится на исследования в области физики в обеих странах (и вручат впечатляющее количество Нобелевских премий). В последующие годы французские и немецкие физики добьются настоящего прорыва в этой науке. Однако стартовый сигнал к этой научной гонке подаст англичанин. Еще в конце 1870-х Вильяму Круксу удалось изготовить вакуумную трубку («трубка Крукса»), благодаря этому изобретению исследования электричества и электромагнитных волн вышли на принципиально новый уровень. Если поместить в такую трубку положительный и отрицательный электроды, можно увидеть электрический ток – зеленовато-синий свет на стеклянной стенке трубки. Из каких частиц состоял этот свет? Куда они исчезали? Постепенно перед учеными буквально на глазах открывался новый мир.

В начале 1890-х годов многие физики в разных странах ставили опыты с вакуумными трубками. Вскоре о себе заявил Вильгельм Рентген (Нобелевская премия 1901 года) из Германии. А англичанин Джозеф Джон Томпсон (Нобелевская премия 1906 года) при помощи вакуумной трубки показал миру, что атом вовсе не является мельчайшей неделимой частицей Вселенной. В конце 1892 года 25-летняя студентка не вылезала из учебной лаборатории Сорбонны, чтобы не пропустить ничего нового и интересного. Мария Склодовская (позднее Кюри) со временем станет единственной женщиной и одной из очень немногих, кто удостоился Нобелевской премии дважды.

На этом этапе судьба юной Марии Склодовской во многом напоминала жизнь баронессы Берты фон Зутнер. Мария посвятила себя упорному самообразованию в области физики и математики, а также литературы и социологии, однако в родной Польше женщинам не разрешалось учиться в университете. И она зарабатывала себе на жизнь, работая гувернанткой в богатой провинциальной семье и в точности как Берта фон Зутнер влюбилась в сына своих хозяев. Однако любовная история Марии Склодовской закончилась несчастливо. Отчасти поэтому она решила уехать в Париж.

Мария Склодовская знала себе цену. Ничто не могло поколебать ее убежденность, что она имеет те же права, что и мужчины, учиться в университете – и те же шансы преуспеть в своих исследованиях. В Париже это стало реальностью. 27 декабря 1892 года, в день семидесятилетия Луи Пастера, когда всего несколько месяцев отделяли 25-летнюю Марию Склодовскую от диплома Парижского университета, вся французская и мировая научная элита собралась в амфитеатре Сорбонны, чтобы воздать почести мастеру. Под громкие овации одряхлевшего Луи Пастера вывел на сцену президент Франции Сади Карно. Торжественные речи сменяли одна другую, и им не было конца.

Франция наградила Пастера большой золотой медалью. Надпись на оборотной стороне призывала принять ее как подарок от «благодарной науки и человечества»2.

* * *