— Дама вашего сердца, — Геральт ледяным тономразвеял тщетные ожидания рыцаря, — кем бы она ни была, несомненно, самаяпрекрасная и самая желанная девица от Яруги до Буйны.

— Слово чести, — пробурчал рыцарь. — Выабсолютно правы, милостивый государь.

* * *

Светловолосая девушка в кожаной, густо усеянной серебрянымикнопками куртке изрыгала посредине улицы все ранее съеденное и выпитое,согнувшись в три погибели и держась за стремя кобылы цвета непромытой гречки.Два дружка девицы, точно так же выряженные, с мечами на спинах и повязками налбах, нечленораздельно осыпали ругательствами проходящих мимо людей. Оба былиболее чем нетрезвы, нетвердо стояли на ногах, бились о бока лошадей иперекладину установленной перед заезжим двором коновязи.

— А нам обязательно туда входить? — спросилЛютик. — Внутри этого, хе-хе, «заезженного дворца» может оказатьсямножество столь же милых отроков и отроковиц.

— Я условился здесь. Забыл? Это и есть заезжий двор«Под пастухом и квочкой», о котором говорилось в табличке на «Древе ПознанияДобра и Зла». На дубе том.

Светловолосая девушка согнулась снова, рыгнула спазматическии весьма обильно. Кобыла громко фыркнула и дернулась, повалив хозяйку ипротащив ее через рвотину.

— Ну, чего таращишься, лаптежник? — пробормоталодин из парней. — Ты, седой мерин?

— Геральт, — шепнул, слезая с лошади.Лютик. — Пожалуйста, не наделай глупостей.

— Не боись. Не наделаю.

Они привязали лошадей к коновязи по другую сторону ступеней.Парни перестали обращать на них внимание, принялись ругать и поноситьпроходящую по улице горожанку с ребенком. Лютик бросил взгляд на лицо ведьмака.То, что он увидел, ему явно не понравилось.

Первое, что бросилось в глаза после того, как войдешь впомещение, было объявление: «НАЙМУ КУХАРЯ». Второе — большая картина,намалеванная на сколоченном из досок щите, изображающая бородатое страховидло сокровавленным топором в руках. Подпись гласила: «КРАСНОЛЮД — ЗАСРАННЫЙ КАРЛИКПРЕДАТЕЛЬСТВА».

Лютик опасался не без оснований. Практически единственнымигостями заезжего двора — кроме нескольких достаточно набравшихся пьянчуг и двухтощих проституток с синяками под глазами — были несколько одетых в сверкающиекнопками кожи «отроков» с мечами на спинах. Их было восемь, обоего полу, но шумот них стоял как от восемнадцати. При этом они всеми силами старалисьперекричать и пересквернословить друг друга.

— Узнаю вас и знаю, кто вы такие, господа, —сказал хозяин, едва их увидел. — И есть у меня для вас сообщение. Вамнадобно отправиться в Вязово, в корчму «У Вирсинга».

— Ооо, — повеселел Лютик. — Это славно.

— Кому славно, тому славно. — Хозяин снова взялсяпротирать фартуком кубки. — Брезгуете моим заведением? Воля ваша. Но я вамскажу: Вязово — краснолюдский квартал, нелюди там обретаются.

— Ну и что с того? — прищурился Геральт.

— Оно, конечно, Вам, может, и все равно, — пожалплечами хозяин. — Потому как тот, что вам известие оставил, краснолюд был.А ежели вы с такими якшаетесь… ваше дело. Ваше дело, чья вам компания мильше.

— Мы не особо привередливы в смысле компании, —бросил Лютик, движением головы указывая на орущих и хватающих друг друга загрудки мальчишек в черных курточках с перевязанными платками прыщавымилбами. — Не такая, как эта, нам не очень по душе.

Хозяин отставил протертый кубок и окинул их неприязненнымвзглядом.

— Надо быть снисходительными, — бросил онпоучающе. — Молодежи надо вышуметься. Есть у нас такое выражение: молодежинадо дать вышуметься. Война их обидела. Отцы погибли…

— А матери гуляли, — договорил Геральт голосом,ледяным как горное озеро. — Понимаю и полон снисходительности. По крайнеймере стараюсь. Пошли отсюда, Лютик.

— Ну и идите, мое вам почтеньице, — сказал безвсякой почтительности хозяин. — Но чтоб потом не вякали, дескать, я вас неупреждал. В нонешние времена в краснолюдском районе запросто можно шишкунабить. При случае.

— При каком случае?

— А я больно знаю? Мое это дело, шишки, что ли?

— Пошли, Геральт, — поторопил Лютик, краем глазавидя, что обиженные войной юнцы, те, которые еще сохранили толику сознания,посматривают на них слезящимися от фисштеха глазами.

— До свидания, хозяин. Как знать, может, ещекогда-нибудь забежим на минутку. Когда уже не будет при входе этих надписей.

— И которая же из них не пришлась вашим милостям повкусу? — насупился хозяин, задиристо подбоченясь. — Э? Может, та, чтоо краснолюдах?

— Нет, та, что о кухаре.

Трое «отроков», заметно покачиваясь, поднялись из-за стола сявным намерением загородить им дорогу. Девушки и два парня в черных курточках.С мечами за спиной.

Геральт не замедлил шага, шел, а лицо и глаза у него былихолодные и совершенно равнодушные.

Сопляки почти в последний момент расступились, попятились.Лютик почувствовал, как от них несет пивом, потом и страхом.

— Надо привыкать, — сказал ведьмак, когда онивышли. — Надо подлаживаться.

— Иногда трудно.

— Это не аргумент. Не аргумент, Лютик.

Воздух был горячим, плотным и липким. Как крутой бульон.

* * *

Снаружи перед заезжим двором два парня в черных курточкахпомогали светловолосой девушке умыться в корыте. Девушка фыркала, невнятноутверждала, что ей уже лучше, и заявляла, что должна напиться. Что да, конечно,она пойдет на базар, чтобы там ради потехи переворачивать прилавки, но сначалаей необходимо выпить. В смысле — напиться.

Девушку звали Надя Эспозито. Это имя записано в анналах. Ивошло в историю.

Но ни Геральт, ни Лютик этого знать еще не могли.

Девушка тоже.

* * *

Жизнь на улочках, окружающих центральную городскую частьРивии, била ключом, причем ключом этим был всеобщий торг, без остаткапоглощающий жителей и гостей столицы. Создавалось впечатление, что все здесьторгуют всем и все пытаются обменять свое барахло на другое, лучшее. Отовсюдугремела и разливалась какофония криков — товар рекламировали, самозабвенноторговались, безбожно врали друг другу, громогласно обвиняли в обмане,воровстве, шельмовстве и других грехах, в принципе с торговлей не связанных.