ее решение могло также строиться на ее привычке уравновешивать разные точки зрения[1123]. Эссекс не прислушался к прозорливому совету Фрэнсиса Бэкона поменять военную ориентацию на гражданскую в соответствии с общим мнением в Тайном совете. Несмотря на то что его борьба с Сесилами в основном концентрировалась на соперничестве за контроль над патронатом и политикой, принципиальным аспектом была внутренняя расположенность Эссекса к военным действиям, тогда как Сесилы выступали за мирное (основанное на законе) гражданское правление. Действительно, граф твердой рукой распространил бы на Англию в военные годы правления Елизаветы (а возможно, и далее) методы управления, с большей готовностью принятые в Ирландии: прямой (то есть жесткий) подход к администрации через использование военного положения, произвольного налогообложения и скорее военного, чем гражданского покровительства. Разницу не следует преувеличивать. Эссекс действовал одновременно и на военном, и на гражданском фронте, убеждая последних двух лордов – хранителей Большой государственной печати Елизаветы, Пакеринга (1592–1596) и Эгертона (1596–1603), включить его протеже в коллегии мировых судей и стремясь их продвинуть в порядке очередности, принятой в комиссии. Однако он считал, что войной должны руководить генералы, а не гражданские, и приравнял мнение Бэкона к судебной уловке, сказав, что это говорит его «мантия», а не разум. По сути, Эссекс видел себя «военным человеком», связанным кодексом чести аристократа и рыцарскими правилами, которые чужды общему праву. Он думал, что общее право строится на сравнении для простоты, удовольствия, выгоды и педантизма[1124]. Эссекс выяснял французскую антитезу между noblesse d’épée (дворянством шпаги) и noblesse de robe (дворянством мантии). Тогда как во Франции именно военное дворянство главенствовало в Королевском совете и управляло провинциями в качестве губернаторов, то в Англии руководили гражданские магистраты. Однако именно французская корона обеспечивала баланс между «шпагами» и «мантиями», и не будет слишком смелым сказать, что конечной целью Эссекса в соперничестве с Сесилами было изменение этого баланса в Англии. Отсюда его повторяющиеся упоминания о правах по «закону природы», под которым он понимал свое убеждение в праве аристократии прибегать к насилию при защите чести и стремлении к «законным» политическим целям. В этом смысле введение постоянной базы системы лейтенантства в 1585 году помогло графу, ему удалось привлечь на свою сторону более 12 заместителей лейтенантов из таких отдаленных графств, как Стаффордшир, Сассекс и Вустершир. Кроме того, он пользовался поддержкой полковников, капитанов и других офицеров, служивших под его началом в сухопутных и морских эспедициях. И наконец, его обожали теряющие доходы семьи древних родов, которые видели, что их освященному временем месту в провинциальной иерархии угрожают семьи парвеню, поднявшиеся на доходах от карьеры в судах, при дворе или в лондонском Сити[1125].

Если в европейском гражданском праве обоснованность «закона природы» признавалась, то английское общее право его не знало. С конца XV века тайные советники избегали «политики принуждения», оставляя ее только для Ирландии. Если бы восстание Эссекса стало успешным, дела могли бы пойти совсем по-другому. Ключевые проблемы взаимоотношений короны с подданными – законность принудительных займов, произвольное налогообложение, расквартирование войск и введение военного положения – могли бы всегда решаться в пользу короны. В случае успеха Эссекс мог бы собрать армию в 1601 году и вычистить своих противников в графствах и при дворе. На самом деле он просил своего преемника в правительстве Ирландии, лорда Маунтджоя, повернуть половину его армии на вторжение в Англию, начав с высадки в Уэльсе. Маунтджой ответил, что, хотя и желает помочь обеспечить скорое восшествие на престол Якова VI Шотландского, но не станет удовлетворять «личные амбиции» Эссекса[1126]. Более того, хотя Эссекс потерпел поражение и Яков I мирно занял престол, главным предметом спора во время правления его сына все равно стали отношения политики и собственности с законом и «шпагой». Если фаворита Карла I, герцога Бекингема, рассматривать как наследника Эссекса, то «сутяжничество» парламентских юристов, которое кажется специально задуманным, чтобы помешать Карлу провести успешную войну в 1620-е годы, становится совершенно понятным.

Эссекс, однако, не смог укрепить свою власть традиционными средствами, не добившись для Фрэнсиса Бэкона ни должности генерального прокурора, ни даже заместителя генерального прокурора. Да, он увеличил свое влияние на Елизавету в 1594 году, раскрыв предполагаемый заговор ее португальского врача доктора Родериго Лопеса с целью отравить королеву. Однако, как и в случае с заговором Перри в 1585 году, в деле возник вопрос, не провокатор ли в конечном счете подтолкнул изменника, поскольку Лопеса долго использовали Уолсингем и Берли для связи с испанскими агентами. По сути, реальное преступление доктора могло состоять только в том, что он вытягивал деньги из Филиппа II, в таком случае Эссекс просто манипулировал врачом, чтобы дискредитировать разведывательную машину Берли и превознести собственную. Так как «заговор» Лопеса также не нашел подтверждений из испанских источников, его долгосрочная значимость ограничилась тем, что, по всей видимости, продемонстрировала Роберту Сесилу полезный прием обнаружения «заговоров» в ключевые политические моменты – эту технику он, судя по всему, применил в 1605 году при «Пороховом заговоре»[1127].

В октябре 1596 года Фрэнсис Бэкон убеждал Эссекса втираться в доверие к королеве; скрывать воинственность; избегать проявлений самонадеянности; добиваться высших государственных постов; не проявлять своих истинных чувств и играть роль придворного по существующим правилам. Он прилагал некоторые усилия, чтобы следовать этим указаниям, и через полгода установил относительно хорошие отношения с Сесилами и Рэли. Однако когда лорда Говарда Эффингема по предложению Берли сделали графом Ноттингемом в октябре 1597 года, Эссекс заявил, что его «обесчестили». Он имел в виду, что на основании акта Генриха VIII «О старшинстве» Говард как лорд-адмирал и барон раньше сидел в палате лордов ниже Эссекса, а теперь как лорд-адмирал и граф оказался выше его по чину. Чтобы удовлетворить свою «честь», Эссекс вызвал на дуэль Ноттингема или любого из его сыновей. Елизавета, которая не намеревалась унизить Эссекса, без особой охоты признала его правоту. После безуспешных тайных попыток убедить Ноттингема отказаться от положенного ему старшинства королева назначила Эссекса граф-маршалом (декабрь 1597 года). Эта должность по акту «О старшинстве» превосходила чин лорд-адмирала и семь лет оставалась вакантной после кончины графа Шрусбери[1128].

А тут еще вскоре поползли слухи о сексуальных победах Эссекса при дворе, вызвавшие ледяное осуждение Елизаветы. Затем дискуссии в Тайном совете по поводу того, стоит ли Англии после Вервенского договора Франции с Испанией начать переговоры о завершении войны или продолжать поддержку голландского восстания, развели Эссекса и сторонников Сесилов по разные стороны баррикад. Берли возразил графу строкой из псалма «Кровожадные и коварные не доживут и до половины дней своих»[1129]. Когда затем Эссекс воззвал к общественному мнению за пределами зала Совета, он ранил самые чувствительные струны души королевы. Однако решающий момент наступил в июле 1598 года во время